Грустное кино

Ситуацию, однако, в очередной раз спас не кто иной, как продюсер С. К. Крассман. Сид разослал Морти. Липса и Никки в Лондон, Париж и Рим соответственно, откуда они вернулись с шестью минутами превосходного цветного материала, собранного по крохам из недавней туристской документалистики.

– А это подойдет? – поинтересовался Ласло у Сида.

– К чему, блин? Мы еще даже съемку не начали! Лучше позаботься о том, чтобы ты сам к этому подошел, мудила!

Итак, теперь у них была установочная съемка – прекрасный вид города с воздуха, а также медленный наезд на одну конкретную улицу, затем на одну конкретную касбу и наконец на одно конкретное окно. Для Никки проще простого было воссоздать улицу, фасад и окно так, чтобы зритель не различил, где кончается фильм о путешествии и начинается горячий материал. Под «зрителем», понятное дело, подразумевался человек, специально не обученный.

4

– Ханс передает вам свою любовь, – говорила Анджела через освещенный пламенем свечи столик в «Ла Мармите», французском ресторанчике Вадуца – подобно катафалку и карете скорой помощи, единственном в городе.

Борис улыбнулся.

– Он великий человек, поистине великий.

Анджела вздохнула.

– То же самое он говорит о вас. – Она склонила голову набок и уставила на пламя свечи грустный взор маленькой девочки. – Надеюсь, когда-нибудь кто-то скажет это и обо мне.

Борис рассмеялся.

– Что ты великий человек? Это вряд ли.

Анджела подняла глаза и смело улыбнулась.

– Что я великая актриса, – умоляющим тоном произнесла она. – Или пусть даже не великая, а просто хорошая. Вместо того, что, как вам известно, – она отвернулась от него, и голос ее почти затих, – обо мне говорят…

– Что с тобой классно бы переспать?

Борис обладал манерой говорить что-то обезоруживающе-личное полному незнакомцу, не нанося оскорбления; суть здесь заключалась в использовании тона, который отражал одновременно отстраненность и участие без всякого намека на нездоровую похотливость или напускную важность. Это позволяло установить интимную атмосферу за наикратчайшее время. Далее, разумеется, следовало колоссальное доверие – именно оно и давало Борису возможность не только фактически использовать актеров как пешки в своей игре, но и извлекать из них даже больше того, что они могли дать.

– 

Так,значит, обо мне говорят? – поинтересовалась Анджела и бросила на него резкий взор – впрочем, спрашивая мягко и опять опуская глаза. Разумеется, она знала, что это правда.

– А ты сама как думаешь?

Она пожала плечами.

– Наверно, что-то вроде того.

Борис улыбнулся ей и с нежной целеустремленностью заговорил:

– Энджи… все хотят тебя ебать. Ты это знаешь, не так ли? Все мужчины и мальчики в мире хотят ебать Анджелу Стерлинг.

Анджела посмотрела на него, и холодная ненависть медленно наполнила ее взгляд, прежде чем она заговорила.

– Это как раз тот имидж, который я хочу изменить.

– Да, я это понимаю, и мы его изменим. Но я должен знать, каково быть тобой. Разве ты не понимаешь, что само это явление – просто фантастика? Только представь – мальчики в ванных комнатах, солдаты всех армий мира, заключенные всех стран – все до единого мастурбируют на своих койках по ночам, думая о тебе… мужчины занимаются любовью со своими женами, своими подругами, проститутками, воображая, что это ты. Знаешь, как ведут статистику – вроде того, что каждые восемь секунд в мире происходит убийство, такого рода вещи. Так вот, надо думать, ни днем, ни ночью не проходит ни одной секунды, чтобы галлон спермы не выплеснулся в твою честь. Этот галлон выплескивается, имея целью твое влагалище! Разве это не фантастика? Чувствуешь ли ты это коллективное желание? Ощущаешь ли, что парни всей земли хотят тебя ебать? Черт побери, вибрации должны быть просто невероятными.

Анджела следила за словами Бориса – поначалу тупо, затем недоверчиво. И все же в конце концов, убежденная его искренним сопереживанием, она тоже смогла бесстрастно обдумать этот образ, как будто он говорил о ком-то другом. Она медленно погасила сигарету, глядя в пепельницу.

– Но в этом-то как раз все и дело, – почти с обидой сказала Анджела. – Они хотят ебать не меня, а Анджелу Стерлинг.

– А ты ее с собой не идентифицируешь?

– Нет, – твердо сказала она. – Только не ту Анджелу Стерлинг. Это определенно.