Грустное кино

– Тело у нее классное, – продолжал Тони, словно оправдываясь, – и она, ну… знаешь, вовсю работает… то есть, пиздой аж к потолку устремляется и по-настоящему тебе поддает! Я хочу сказать, приятель, крепко у нее получается… и тот старый захват типа ножницы… корчится… стонет… кусается… царапает тебе спину… всякие странные нежности бормочет… знаешь, все эти страстные дела.

Борис пожал плечами.

– Звучит идеально.

– Угу… – пробурчал Тони, делая паузу и пытаясь собраться с мыслями. – Короче, в первый раз, когда она была в полном костюме Марии Антуанетты и разыграла сцену изнасилования – знаешь, вроде как притворялась, будто я ее насилую, – это было чертовски славно… то есть, я был как раз под такой балдой, чтобы как следует в это врубиться… у меня всегда были примерно такие фантазии… невинная белокурая красавица у мачты, руки грубо связаны за спиной, груди торчат… знаешь, весь этот застарелый синдром типа «Большой Скверный Волк сбег Златовласку»… черт, я этот костюм на куски порвал. У Леса Харрисона совсем крыша поехала нам пришлось целую историю сочинить… про то, как какой-то статист крадет костюм, а потом его сбивает автобусом в Санта-Монике… или что-то вроде того.

Борис хихикнул.

Роскошно. Пожалуй, мы смогли бы это использовать.

Нет, бота ради, Б., даже ей об этом не напоминай. Мне неохота, чтобы меня считали одним из тех, кто, знаешь, «раз чмокнул и всем рассказал».

– Но это так забавно. А я то думал, где Анджела эту фразочку про «Златовласку и Скверного Волка» подцепила. Знаешь, она по-прежнему ее использует.

Тони был в шоке.

– Что? Ты хочешь сказать, она действительно рассказала тебе про то, что вытворяла тогда в гримерке?

– Нет, нет, она просто использовала ату ерундовину со «Скверным Волком», когда описывала всех мужчин… естественно, кроме меня.

– Ха-ха-ха.

– А в другой раз как все было?

Тони помрачнел.

– Получилось даже малость пугающе – то есть как будто ее там на самом не было, врубаешься? Точно она в какой-то город фантазий смылась, Я хочу сказать, у меня было такое чувство, что я могу перерезать ей глотку, а она вообще ничего не заметит… или заметит, когда ей станет сложно жопой вертеть.

Чушь, – сказал Борис, склонив голову набок и изучая свою композицию. – Не думаю, что она так… так чиста.

Тони пожат плечами.

– Может быть. Она запросто могла все это под делать. Еблю подделать. Гм. Старая как мир история – такая же древняя, как сама Женщина. А я был слишком уторчен, чтобы различить. Но в первый раз, в оснастке Марии Антуанетты – тогда был класс. Я хочу сказать, такое подделать нельзя. Я был бы не прочь еще разок что-нибудь такое попробовать.

– Изнасиловать Марию Антуанетту?

– Нет-нет, теперь уже что-нибудь другое.

– Типа чтобы у тебя аккуратненькая восьмилетка с косичками отсосала?

– Да, обормот хуев! Какой ужасный обман! Как ты мог своему классному другу Гони такую подлянку устроить? Теперь мне, может статься, уже никогда не узнать восторга восьмилетнего отсоса!

– Послушай, Тони, – сказал Борис, – не хотелось бы опускать тебя на грешную землю, но нам надо принять кое-какие решения насчет фильма.

– Решения. Ух ты, блин.

– Хорошо, назовем это выбором вариантов.

– Да, верно – выбор куда лучше.

– В общем, не думаешь ли ты, что нам следует включить мужской гомосексуальный эпизод?

Тони скорчил гримасу.

– Тьфу, говно.

– Никки думает, что это шикарная идея.

– Это жопа его так думает.

Борис улыбнулся.

– Ты что, Тон, антипидор?

Тони пожал плечами.

– Ну… если от этого отойти – и, между прочим, это совсем не обязательно правда… я просто не думаю, что получится эротично.

– Есть же у нас лесбийский эпизод.

– И это классно. В лесбиянок я врубаюсь. Когда две телки ебутся – или чем они там занимаются, – это красота. То есть это меня заводит… но два мужика, волосатые ноги, волосатые жопы, волосатые яйца и хуи… нет, забудь.

– А что, если они красивы… молоды и прекрасны… арабские парнишки, лет четырнадцати-пятнадцати, стройные как тростник, гладкая оливковая кожа, большие карие глаза…

– Ты хочешь сказать, как телки?

Борис с любопытством на него взглянул.

– Нет, приятель, я хочу сказать, что у нас здесь есть возможность и обязанность выложить все до конца. И я не думаю, что нам следует что-то с ходу вычеркивать. То есть, я не хочу отбрасывать какой-то аспект эротики только потому, что лично я в него не врубаюсь.

– Да? – фыркнул Тони. – Прекрасно, тогда почему бы нам крутой садомазохизм не сделать? Знаешь, с выжиганием сосков, вырыванием клиторов, с такого рода делами… Или как насчет капельки копрофилии? Как насчет этого, Б.? Мы проведем исчерпывающее кинематографическое исследование поедания говна. Есть же люди, которые заявляют, что круче этого ничего нет.

Борис склонил голову набок, улыбаясь и щурясь. Затем он выдал тираду в манере Эдварда Дж. Робинсона [27]:

– Нравится мне, мальчонка, как ты кулаками работаешь. А как тебе за монету подраться?

Тони глотнул выпивки, качая головой в неподдельном унынии.