Грустный день смеха

— Давай, кто кого с ног сшибэ! — предложил самый сильный человек в Утином.

Он, видно, никак не мог поверить, что нашелся кто- то сильнее его. Мы разбежались и сшиблись. Верзила опять очутился на земле. Вад засмеялся. Мой брат умел обидно смеяться.

Самый сильный утиновец, словно бык, увидавший красное, ринулся на него. Брат кинулся навстречу. И опять утиновец упал. Он сел на землю и горько-прегорько заплакал.

— Эт потому… эт потому… я третий дэнь ни ил… — сказал он, размазывая слезы.

— Будет врать. Еду всегда можно найти.

— У нас ничего нет-у-у… Мука вся кончилась…

— Ешь картошку.

— Уже усю поилы…

— Рви яблоки, лови рыбу, делай муку из лебеды.

— У нас садов нэма… В войну повырубали… И рыбы нэма…

Мы с Вадом уставились друг на друга. Вот тебе и страна сплошных уток!

— Послушай, — сказал я, — хочешь пшенной каши с постным маслом?

Самый сильный человек в Утином стал делать глотательные движения, как рыба, вытащенная из воды. Потом отвернулся.

— Когда-нибудь я наимся и поколочу вас, — сказал он.

Утиновец надел рубашку и побрел от пруда.

— Эй! — крикнул я. — У нас правда есть каша!

Он остановился и недоверчиво посмотрел на нас.

— За што?..

— За так!

Утиновец поколебался, но вернулся. Мы двинулись к нашей хате. По дороге парень сообщил, что его зовут Иваном, что отца у него убили на войне, а мать работает в колхозе. Семья у них семь человек, поэтому с кормежкой очень плохо. Он старший, остальные — мелюзга, ничего не понимают, жрут, как гуси, и на них не напасешься. Вот поэтому он уже три дня голодный. Рассказывая, Иван вытаскивал из кармана селявки и грыз их, словно это были семечки.

У самого дома он вдруг струсил:

— А мамка с батькой ругаться не будут?

— Ушли за козой.

— Как же вы одни?

— Плохо. Никто не пожалеет, не приголубит, — сострил Вад.

— Если за козой, они тоды скоро придуть, — успокоил нас Иван. — Наши ходили. Туточки неподалеку.

Рекс произвел на утиновца сильное впечатление. Они с овчаркой долго разглядывали друг друга, склоняя головы то направо, то налево.

— Хорошая псина, — сказал Иван. — Стадо им охранять. И не тощая, кормили, мабуть. Скажи батьке — пусть продаст в колхоз. Зачем она вам? Мешок пшена, поди, дадут.

Каша была еще теплая. Иван, как увидел огромный чугун, весь в белых потеках, так и затрусился.

— Ешь! — сказал я. — Сколько хочешь.

Иван заглянул в чугун, сморщился, проглотил слюну.

— Я не очень хочу… Я сегодня полову ил.

— Да ты не стесняйся! То полова, а то каша!

— Ей-богу, места в животе нэма. Можно я трошки с собой возьму?

— Бери. Вад, дай газету.

Иван с уважением пощупал газету.

— Настоящая. На цигарки — пятерку дадут. Нет, я лучше так…

Первый утиновец осторожно запустил руку в чугун и принялся накладывать кашу в карманы.

— Ну, я пишел, — сказал он. — Благодарствую.

— Ну что, подрыхнем немного? — предложил Вад, когда за Иваном захлопнулась калитка.

Второе кругоутиновское путешествие

Самый умный человек в Утином

Разбудили нас рычание Рекса и стук в ставни. Я вышел на крыльцо. Солнце уже садилось. Под окнами со смущенным видом стоял Иван.

— Извиняйтэ, коли помешал, — сказал он.

— Пожалуйста.

— Я думал, вы нэ сплитэ.

— Ничего.

— Сегодня вечер, мабуть, будэ холодным.

— Ага.

Иван еще немного потоптался, потом выпалил:

— Вы чугунок скрибли?

— Какой чугунок? — удивился я.

— В коем кашу варили…

— Нет.

— Я можу поскребты… и помыти…

— Пожалуйста… Но зачем это тебе нужно?

— Вы спивки повыливаетэ, а я их с собой возьму…

Мы вошли в дом. Вад уже проснулся и валялся на кровати, наслаждаясь бездельем. Иван принялся старательно скрести чугун, а мы с братом стали думать, как лучше провести вечер.

— Иван, чем тут пацаны занимаются?

— В колхозе роблють.

— Все?

— Да.

— А вечером?

— И вечером роблють.

— Ну? — не поверил Вад.

— Придут с поля, по хозяйству надо зробыть.

— А ты чего ж не работаешь?

— У менэ ж пятеро на шие.

— Иван, а у вас шайка есть?

— Чего? — испугался Иван.

— Ну… дружные ребята… Чтобы все время вместе. Один за всех, все за одного. И пошкодить чтобы любили.

— Не… Я ж казав… роблють уси.

— Вот заладил: «Роблють, роблють». Не может быть, чтобы все работали. Ты подумай.

Иван бросил скрести и послушно задумался.

— Е одын, — сказал он наконец. — Виталька Ерманский. У него батька богатый, в Ермании роблить, и мамка учителька.

— Где он живет? Далеко?

— Та ни. Сусед ваш.

Мы переглянулись.

— Ну и что, — продолжал я допрос, — компанейский он парень?

Иван в затруднении почесал затылок. Видно, слово «компанейский» было ему незнакомо.

— Та хто зна. Не роблить он. Мать не слухается… Она его слухается…

— Пошли, познакомь с ним.

Но Иван наотрез отказался знакомить нас с Виталькой Ерманским. Мы долго допытывались, в чем причина, и наконец утиновец рассказал нам, что у Витальки Ерманского есть пугач и он очень любит стрелять из него в пацанов и однажды даже прожег Ивану ухо.

Это было совсем здорово! Мы уже сильно соскучились по огнестрельному оружию.

Иван тщательно вымыл чугун, слил в принесенное ведерко воду и ушел.