Груз

Не понимаю, как это происходит – я просто отключился и теперь точно могу сказать, что уже ночь. Силуэт оконной рамы расчерчивает крестом картину с оленями. Выглядит жутковато – тень смещена сильно выше центра картины. Да и сама картина как-то неидеально висит. Будто кто-то небрежно поправил её, случайно задев проходя мимо. Когда же наконец я увижу хоть кого-нибудь? Сколько я уже в таком состоянии? Может, мне пора смириться с тем, что я останусь таким до конца жизни? Маму хватит удар, когда она меня увидит в этом жалком и беспомощном состоянии. И второй, когда ей скажут, что она должна будет заботиться обо мне. Нет, как только я смогу хоть как-то взаимодействовать с окружающими – я сразу дам согласие на эвтаназию. Хотя, кого я обманываю? Я не смогу… Я хочу жить. Это ведь не конец – я читал о том, что с парализованными сейчас активно работают и есть большие успехи. Зачем я сразу в такой негатив ухожу? Это лишь несколько дней, люди годами выбираются из подобных состояний и в итоге встают с кровати. Может меня специально обездвижили, потому что я сильно травмирован? Всё это для моего же блага.

Ничего не меняется, кроме смены циклов. В той первой палате я хотя бы видел градиент перехода времени суток, чувствовал ход времени. А здесь же я просто выхожу из небытия либо днём, либо ночью. В отсутствие чувственного контакта с реальностью наблюдать время непросто. Я пробовал считать, но не думаю, что счёт в уме как-то отражает реальный ход времени. Да и надоедает быстро. Лежу я тут совсем один, вижу перед собой фисташковую стену и картину с оленями. Я всё ещё пытаюсь вспомнить, что случилось – вряд ли мне это как-то поможет, но это лучше, чем вечность разглядывать чертовых оленей у водопоя!

Я не понимаю ход времени, мне кажется я таращусь на стену уже сотню лет, ничего не меняется – даже свет теперь всегда одинаков. А может прошло лишь пять или десять минут времени? Я перебирал в уме лица – все, какие мог вспомнить. Начал со своих детей: Тодд, Джимми и Каспер. Карла, мама, отец. Друзья и коллеги, соседи по общежитию, продавцы в магазинах. Все они улыбались, только дети почему-то были сосредоточенно серьёзные, даже скорее скорбные. Почему? Они меня любят, ради них я точно поправлюсь и встану на ноги – нет ничего невозможного в этом, я конструировал огромные космические корабли, которые отнесут семена человечества в разные уголки Вселенной. Что там какие-то ноги. Правда, если конечно они у меня ещё есть. Я, к сожалению, не могу видеть, что там у меня внизу. Может и к лучшему?

Что-то изменилось. Я настолько привык к статичности пейзажа, что тут же вышел из ступора, уловив изменения в цвете. Мне не показалось – тени скользили по стене, кто-то наконец соизволил ко мне прийти! Это не врач, определённо. Какие-то военные? Мужчина с седой бородой в красивой форме со множеством знаков различия и второй, может немного моложе, почти лысый. Они стоят между мной и фисташковой стеной, о чём-то говорят. Мне сложно читать по губам – они постоянно двигаются и я не вижу полностью их лиц. Медленно, я начинаю улавливать по движению губ отдельные слова. Они говорят о каком-то путешествии и проблемах с энергосистемой. Не понимаю, причём здесь я и эта больница!

Седой повернулся ко мне лицом и я хорошо вижу его губы, он явно подавлен, говорит медленно чеканя слова – мне легко читать. Он говорит о выборе, который иногда приходится делать. Так, он указал на меня со словами: «Знаешь, кто это? Это…».

* * *

– Знаешь, что это? Это величайший инженер своего времени – Мэтью Хьюз. Если бы не он, то нас бы тут сейчас не было. Его заслуги в прогрессе всего человечества смогли оценить лишь через 50 лет после его смерти. К сожалению, умер он так и не успев понять, насколько важным был его труд. Как много потом будет от него зависеть… Посмертно стать почётным пассажиром первого корабля поколений – вот и всё, чем человечество отплатило ему за службу.

– Зачем ты мне всё это рассказываешь, Орст? Какое это имеет отношение к нашей проблеме с 17-м отсеком? Я поддержал тебя на совете не как капитана, но как друга и товарища, под началом которого я служу всю свою жизнь. Я сделал это только потому, что не хочу, чтобы за последствия принятого решения, ужасного решения, ты один нёс ответственность. Но я, как и совет, категорически не согласен, что мы можем сидеть тут сложа руки, пока в 17-м отсеке тысячи людей мучительно умирают от болезни, которую мы могли бы попытаться остановить. Мы могли бы дать им помощь, организовать карантин и спасти выживших!  Орст, у нас билет в один конец и каждый спасённый сегодня – это фактор выживания вида в будущем.