Гулебщики. (Очерк из быта стародавнего казачества)

«Известна ты, моя кручинушка, ретивому сердцу,Покрыта ты, моя кручинушка, белой грудью,Запечатана ты, моя кручинушка, крепкой думой.Запой-ка, запой, мое сердечушко, мое ретивое,Заслышь-ка, моя лебедушка, заслышь, мой голосочек,Уж выдь, моя раздушечка, на красный крылечек,Погляди-ка, моя сударушка, ты в чистое поле:Не белы-то снимки в чистом поле забелелися,

А забелелися дружка милого белые палаты,Во палатах раскинуты шатры шелковые,Во шатрах-то стоят три столика дубовые,На столах-то пораскинуты скатерти браны,За столами-то сидят три молодца бравы…»

— Дай бойца!… Кто один на один — выходи!… — послышался крик у ворот.

Багор остановился и оглянулся. Невысокий, широкоплечий молодой казачок, с маленькой белокурой бородкой, стоял в одной рубахе с засученными рукавами и вызывающе поглядывал на группы пивших казаков.

— Эх, хотелось бы мне этого Андреяшку снять! — сказал Багор, сжав кулак.

— А кто мешает?… Валяй!… — живо посоветовал Филипп.

— Да, валяй!… У него, брат, заручка есть… Уж он зря не выйдет, там подмога где-нибудь сидит…

— А ловок, шельмец, этот Капыш — страсть! Сразу обобьет крылья… — сказал Никита.

— Кто?! — вдруг, воспылав отвагой, воскликнул Филипп. — Андреяшка?! Да я его с одного маху пополам перешибу!…

— Обгоришь!…

— Я?!

— Ушибет!… уж дюже живой парнишка!…

Филипп молча встал, надел кафтан в оба рукава, засучил их и вышел к Андреяшке.

— Давай! — кратко, но внушительно сказал он, сжав свои огромные кулаки.

— По бокам ай по мордам? — спросил Капыш.

— По чем попало!…

Андреяшка стоял в нерешительности.

— Да нет! — сказал он, наконец: — тебя не пробьешь — ишь какой бугай… Выходи, коль хочешь, вот на нас с Тишкой бороться…

Андреяшка оглянулся на большого, сухощавого и сутуловатого казака, стоявшего сзади, подпершись в бока руками.

— Давай!… — отвечал не робея Филипп. — За пояса ай за ломок?

— Давай на ломок!

Андреяшка сейчас же схватил Филиппа руками от левого плеча и под правую мышцу, а Тишка ухватился поперек, у поясницы. Филипп попробовал было стряхнуть их разом с своих плеч, но после нескольких усилий почувствовал, что не тут-то было. Выпитая водка много ослабила у него не только ноги, но и руки. А Капыш, между тем, давил ему кулаками хребет, Тишка, как в тисках, сжал бока, Филипп уже теперь стал в оборонительное положение, стараясь не сразу поддаться им, но знал, что рано или поздно если не оба борца, то наверное один будет сидеть на нем. Он уперся ногами как можно крепче и как будто прирос к одному месту.

— А подножку зачем?… уговор был — на ломок!… — говорил лишь он, чувствуя, что коварный Андреяшка стал подбивать его под ногу.

— Ну, ну, ребята, дружней!… вот суды его — тут помягче!.. дружней, дружней, ребята!… Ну, разом! — раздавались кругом голоса зрителей.

— Тишка! ежели за ноги хватать будешь, зубы повыбью!… — крикнул Филипп и почувствовал, что его, при помощи чьей-то новой силы, стали подавать к воротам.

— Ну-ка, разом, ребята, разом!… Вот тут его положите!… Филипп выбивался из сил, стараясь не поддаться, сбил на колени Тишку, но наконец Андреяшка успел-таки подбить его под ногу, и Филипп упал и почувствовал, что попал плечом в какую-то мягкую, полужидкую массу. Он глянул и закипел от негодования на коварство своих противоборцев: рукав его кафтана был испачкан и обделан в самом лучшем виде. Филипп вскочил ругаясь и кинулся за Андреяшкой и Тишкой. Андреяшка успел увернуться за ворота, но Тишка не увернулся, и здоровый кулак Филиппа попал ему в спину между предплечьями. Тишка растянулся в воротах, подняв облако пыли. Дружный хохот загремел кругом. — Буде! Брось! — останавливал Никита своего разгневанного собеседника и тянул его за рукав.

— Ну, черт куцый! — погрозил кулаком Филипп Капышу, который убегал к майдану: попадешь ты мне под палец!… Я тебе припо-о-мню!…

— Пойдем! брось! — продолжал уговаривать Никита.

— Ведь какой, подлец, хитрый, — тяжело дыша и отряхая пыль, говорил Филипп. — Я думаю: чего это они прут меня к воротам?… Ан они вон чего вздумали… Новый кафтан!…

И Филипп с сокрушением сердечным поглядел на плечо и на потерпевшее место.

— Вот какая ведь ехидная скотина!…

— Да ничего! наплюй на все!… Ты не трогай только зараз его, рукав-то; нехай подсохнет, тогда сам обомнется!… Ведь это — не сало, это отомнется! — утешал Никита, таща за рукав своего друга к прежнему месту, где осталась водка и сидел уже Багор. Но Филипп долго еще не мог успокоиться и все ругался.

— Да брось, говорю! — убеждал Белоус: — экое сердце у тебя горячее, право! Помогай вот Яхиму!… Багор пел: