— Ты забыл о Петре Чаадаеве, — заметил Кот. — Философ, конечно, он крупный, но в бытовых проблемах… Подумать только, он прибыл в Англию осенью 1823 года, но не наслаждаться лондонской стариной, а купаться в море в Брайтоне! Ты знаешь, что там в это время не больше шестнадцати градусов? Он купался там ежедневно и пришел от купаний в восторг, а на англичан обратил лишь немного внимания: «Что более всего поражает на первый взгляд, это, во-первых, что нет провинции, а исключительно только Лондон и его предместья; затем, что видишь такую массу народа, движущегося по стране, половина Англии в экипажах».
— Русские философы всегда были бойцами, мой любезный Кот, хотя, думается, он все-таки использовал купальню, а не лез, как дворовый пес, прямо в море…
Александр Пушкин был знаком со многими англичанами, включая знаменитого художника Джона Доу, писавшего портреты героев войны 1812 года. До конца дней он дружил с Артуром Меджнисом, служившим в британском посольстве в Петербурге, и даже приглашал его в секунданты перед дуэлью с Дантесом.
Английские типажи окрашены у Пушкина ироническими и сатирическими тонами:
Пушкин живо интересовался состоянием политической и культурной жизни в Англии, обожал Шекспира, «сходил с ума от чтения Байрона» и проницательно писал: «Что нужно Лондону, то рано для Москвы».
В декабре 1834 года он написал «Разговор с англичанином», где дал достаточно трезвую и далёкую от жарких восторгов характеристику английского парламента, классовых отношений и положения пролетариата, а на этом фоне с чувством преподнёс свободу и благоденствие русского крестьянина. «Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! Какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность!»
У нас Пушкина настолько прилизали, что боязно комментировать…
Вместе с Чаадаевым, Горчаковым и другими именитыми дворянами Пушкин состоял в Английском клубе (со времен Петра Великого светским местом, где многие не слышали об Англии), что ничуть не повлияло на его ироническое отношение и к англичанам, и к англофилам.
И от Михаила Лермонтова англичанам тоже досталось:
«Тут было всё, что есть лучшего в Петербурге…один английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому не почитающий за нужное ни говорить, ни смотреть, зато его супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings («синих чулок») и некогда гонительница Байрона, говорила за четверых и смотрела в четыре глаза, если считать стёклы двойного лорнета, в которых было не менее выразительности, чем в её собственных глазах…»
Князь Петр Вяземский двинулся во Францию и Англию в 1838 году, дабы подлечить глаза и насладиться морскими ваннами а-ля «морж» Чаадаев («6 октября выкупался я 26 раз в Брайтонских водах…» — потрясающая педантичность и заострённость на собственных купальных переживаниях). Патриот и консерватор, князь был достаточно брюзглив и рассыпал множество поверхностных, но небезынтересных наблюдений: «В нравах, обычаях и предрассудках английского общества много bourgepourri (пошлости)». «Англичане упрямы, самолюбивы и во многом односторонни и недальновидны». «В английской жизни оттого нет ничего нечаянного, и оттого общий результат должна быть скука» или загадочное: «…есть что-то стерляжье в английской продолговатости, желтизне и речной природе».
— Лучше бы не лез со своею княжеской мордой в английский ряд! — заметил Кот. — Откуда в Англии стерлядь? Жил в Англии в своё удовольствие, а потом начал всё клясть и поносить! Сидел бы в халате в своём деревенском имении и нюхал бы крепостных девок! (Как все англичане, Кот считал, что иностранцы не моются.)
Уникальна судьба русского дворянина Владимира Печерина, принявшего католичество и прожившего многие годы в Англии и Ирландии. В своих «Замогильных записках» он не скрывает своих восторгов от Англии: «Вот страна разума и свободы! Страна, где есть истина в науке и в жизни и правосудие в судах; где все действуют открыто и прямодушно и где человеку можно жить по-человечески!» Или: «Англичане терпеть не могут итальянского размахивания руками и поддельного французского энтузиазма».
В. Печерин был лишён гражданства, как «невозвращенец», вряд ли обрёл себя за границей, а в конце жизни глубоко сожалел о своём выезде из России.
Его англофильство тоже не лишено иронии:
«— Итак, вы любите Англию? — сказала она, улыбаясь.