Гумилев сын Гумилева

Наконец хунны выбрали себе шанъюя (правителя) и восстали. Обстоятельства складывались благоприятно: великий Китай слабел от внутренних смут, дворцовых интриг и коррупции, всегдашней спутницы бюрократических империй. Китайцы в то время были народом многочисленным, но сравнительно инертным и невоинственным. Хунны победили и стали хозяевами огромной страны, и вот тут уж они дали волю своей ненависти: «Опьяненные победами, они выместили на китайском населении свои обиды и принесли ему столько горя, что установление мира между народами, населявшими Срединную равнину, стало не только невозможным, но и неприемлемым для обеих враждующих сторон».

Предводитель восставших хуннов Лю Юань не хотел резни, он получил китайское образование, был не только доблестным, но и культурным человеком. Лю Юань хотел мира между китайцами и хуннами, говоря, что воюет не против китайского народа, а только против дурного правительства. Но его подданные рвались истреблять китайцев. «Эту армию не надо было подталкивать и воодушевлять на бой – ее просто было невозможно удержать», – пишет Гумилев.

Победоносные хунны создали хунно-китайское государство, а сам Лю Юань принял китайский титул вана (правителя), а затем объявил себя императором.

Потомки мигрантов стали оккупантами. Ради развлечения знатных хуннов поля китайских земледельцев превращались в охотничьи угодья. Чиновник-хунн мог потребовать у китайца красавицу дочь, быка или лошадь. Если тот отказывал, китайца всегда можно было обвинить в каком-нибудь уголовном деле и примерно наказать.

Потомки Лю Юаня правили страной недолго. Вскоре хунны растеряли свою пассионарность, а с нею и свою древнюю доблесть, но не обрели мудрости и трудолюбия китайцев. Через два поколения жизни в чужом климате, в чужом ландшафте, в окружении побежденного, но многочисленного и крайне неприятного для хуннов народа этническая традиция хуннов разрушилась. Они уже не пасли скот, а жили за счет китайского населения.

Моральные нормы были отброшены. Шла стремительная деградация народа. Примером умственного и нравственного уродства был наследный принц Ши Суй. Случалось, он приглашал на пир наложницу, «которая пела, играла на лютне или плясала перед гостями, после чего их угощали… ее мясом, украшенным ее отрезанной головой». Ни Китай до переселения хуннов, ни кочевья Великой степи не знали ничего подобного. Царевич даже попытался убить отца, но его вовремя разоблачили и казнили.

Гумилев всегда хуннам симпатизировал, оправдывал, превозносил их заслуги перед человечеством – от изобретения штанов до спасения западных стран от китайской угрозы. Но здесь и Гумилев вынужден признать: «Хуннские мечи и голод превратили богатую долину р. Вэй, житницу Северного Китая, в обширное кладбище».

В конце концов возмутились даже терпеливые китайцы. В 350 году, сорок шесть лет спустя после восстания Лю Юаня, приемный сын императора китаец Жань Минь совершил переворот и позволил китайцам истребить хуннов и кулов (цзэ, цзэ-лу). Китайцы взялись за дело с таким энтузиазмом, что во время геноцида «погибло множество китайцев с возвышенными носами». Жань Минь пошел навстречу своему народу, а у китайцев в то время была одна цель – изгнать северных варваров, оккупировавших Поднебесную.

Но гибель южных хуннов не положила конец войне. На место хуннов и кулов пришли свирепые муюны, с запада в страну вторгались тибетцы, собственную империю попытались создать тангуты. Наконец, из Сибири пришли племена тоба (табгачи), родственные муюнам, но находившиеся под влиянием вовсе экзотичной для Срединной империи тунгусской культуры (они даже носили косы, как тунгусы). Табгачи держались дольше других, потому что дольше сохраняли свое этническое своеобразие. Но и они в конечном итоге начали терять свою этническую традицию и деградировать: «перестали обращаться к своим родовым духам и заполнили возникшую в психике пустоту… пьянством. Этот порок поразил больше всего их, не имевших повода бунтовать против своего хана…» В конце V века табгачи всё больше забывали свои обычаи и перенимали китайские: «Императрица Фэн установила при своем дворе китайские моды. <…> Для детей знатных табгачей учредили школу с китайскими учителями». Табгачское государство становилось китайским. Процесс ускорил император Тоба-Хун II. В 495 году он запретил родной язык, одежду, прическу. Вместо них вводились китайский язык, одежда, прическа. Табгачские имена менялись на китайские, табгачам даже запретили браки с соплеменниками. Покойников запретили хоронить в степи. В сущности, тоба-табгачи повторили судьбу хуннов, кулов и муюнов – они исчезли как народ, пусть и не так мучительно, как хунны.

Мультикультурная химера