Гунны — страх и ужас всей Вселенной

Заметим в скобках, что во всей этой истории обращает на себя следующее обстоятельство. В отличие от «просвещенных», «культурных», «цивилизованных» китайцев (и римлян), смотревших на гуннов как на «диких зверей», «неразумных животных», на которых человеку разумному даже обижаться не стоит, сами гуннские кочевники, при всем своем презрении к китайцам (равно как и римлянам, да и представителям других оседлых, земледельческих, цивилизаций), явно не сомневались в том, что те – не «звери», не «животные», а такие же люди, как и сами гунны. Что, впрочем, не мешало им, вольным кочевникам, глубоко презирать оседлых земледельцев, как рабов. Причем рабов вдвойне. Во-первых, потому что те, в условиях жестко централизованной имперской государственности, фактически прикрепленные к земле, не могли свободно сняться с места и переселиться куда-либо еще, по собственному желанию (да и прочные дома – не юрты, не кибитки, попробуй поставить их на колеса и перевезти в другое место, не говоря уже о каменных стенах, башнях и многоэтажных зданиях огромных городов, вроде Чанъяна, Лояна, Рима, Антиохии, Александрии или Константинополя!). И, во-вторых, потому что китайцы (как и римляне) платили своим властителям налоги и подати. Гуннские же вольные кочевники, хотя им и грозила казнь за неповиновение шаньюю на войне, нарушение военной дисциплины и уклонение от воинской службы (в случае объявления войны), никаких налогов и податей не платили. Наоборот, они имели право на свою законную часть военной добычи, а в мирное время управлялись не шаньюем, а своими родовыми старейшинами, по старым племенным законам. Они воспринимали себя, как свободных и самостоятельных людей, не ограниченных в передвижении и сражавшихся, как то и пристало свободным людям. В то время как оседлые китайцы сражались, на их взгляд, «словно толпа рабов». Аналогично относились варвары и к воинам, государственному строю и всему явно претившему им, «упорядоченному» жизненному укладу другой «просвещенной мировой» империи – Римской (как в ее западном, так и восточном «варианте»).

На сегодняшний день оседлая, городская цивилизация действительно стала мировой – не случайно нынешний глобализирующийся все стремительней единый мир (One World) именуют Мировой Деревней (а не Мировым Кочевьем!) -, в самом деле, а не в воображении глобально-имперских идеологов (как во времена древних Китая и Рима)! – оттеснила остатки кочевников-«варваров» на задворки обитаемого мира. И всем нам стала очевидной уязвимость этой формы цивилизации. Представьте себе на мгновение, что произойдет, если в современном многомиллионном мегаполисе на сутки вдруг отключат газ, воду, электричество или хотя бы Интернет!… Возможно, «дикие кочевники» былых времен были в чем-то правы? Но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения… Вернемся к нашим «диким» хунну и «цивилизованным» китайцам.

Уверенная, что мир с варварами восстановлен, Люй-Хоу, тем не менее, с целью закрепления достигнутого, как казалось ей, успеха, даже отправила в жены Модэ, для наполнения реальным содержанием ханьско-хуннского договора «о мире и родстве», одну из своих внучек. Однако же, не «настоящую» законную принцессу, а дитя любви своего сына с наложницей. Срочно возведенную, перед самым ее отъездом на «задворки мира», к человекообразным нелюдям-хуннам, в сан принцессы. Исключительно с целью придяния «подарку» большей ценности.

Приняв «подарок» с подобающими изъявлениями благодарности, гунны всей своей мощью обрушились на «Великую Хань». В ходе двух грабительских набегов (с севера и с запада) на пограничные китайские провинции, степные удальцы Модэ «ополонились челядью» (как выражались в таких случаях древнерусские летописцы) и возвратились в родные стойбища с бесчисленным полоном. Начатые затем неукротимым шаньюем крупномасштабные завоевательные войны в Средней и Центральной Азии полностью подтвердили приведенную нами выше характеристику Маудуна как завоевателя всемирно-исторического масштаба, данную ему индийским историком. Вызвав азиатское «Великое переселение народов», отнюдь не уступавшее по своему размаху, вызванному теми же гуннами значительно позднее другому, европейскому, «Великому переселению народов».

Точно идентификацировать кочевые племена и народности не так-то просто даже в мирное время. Особенно если они обитают в столь отдаленных от нас областях и в столь далекие от нас времена. Когда же эти племена приходят в движение, начинают передвигаться, сталкиваться и перемешиваться в ходе военных конфликтов и завоеваний, точно установить уход одних из них и приход на их место других становится еще труднее.