Гурты на дорогах

— Вернулся я тогда с переправы, ну, думаю, хоть скот за Днипром, и пошел на Запорожье, а почти все машины — шестнадцать гусеничных тракторов, семь колесных, тридцать четыре комбайна — газуют на Никополь. Стал опять хозяиновать в Рудавицах. Косим, убираем, сдаем хлеб армии. Я им и горючего до двухсот тонн роздал по чек-требованию: «Ловите, — говорю, — и уточек, кур, жарьте на здоровье, только повоюйте, чтобы мы успели собраться». Ну… прорвался немец. Ночью вызвал меня командир части: «Тикайте, тут линия обороны пройдет». Я в спешном порядке велел снимать части с оставшихся комбайнов, сам закапывал. Стога, зерно стали жечь, а пшеница не горит, там ее столько осталось!.. Все амбары пораскрыли для рабочих: берите, пока душа не наестся. И только собрались на переправу, — налетел, трясця б его матери, девятью самолетами. Видите, в чем я одетый? Первый фугас прямо мне в квартиру. Паром на Днипру уже не работал: потопили. Нас рыбаки перекидывали лодками. Ну, а на том берегу, в Большой Лепетихе, сдал я хлопцев в военкомат, а сам с этими двумя орлами стал догонять вас.

И чем больше рассказывал директор, тем тише становилось в народе. Всю дорогу от Днепра и до Матвеева Кургана чабаны, доярки, гуртоправы с жадностью выслушивали сводки Совинформбюро: каждый ожидал, не будет ли что написано про их Рудавицы? И теперь все тяжко задумались: увидят ли они вновь совхоз, родню, что осталась бедовать под немцем? Все же с приездом Козуба у всех поднялось настроение: не может быть, чтобы такой мощный, веселый и опытный человек, как директор, не сумел все устроить к наибольшему благополучию.

В этот же вечер Веревкин передал ему свои полномочия.

— Ящур, Осип Егорыч, это, конечно, худо, — сказал ему Козуб, — но положение еще не безнадежное. Найдем выход. Завтра же с утра я побегу конями в станицу, может в райисполкоме хоть отрубями разживусь. Если Ростов еще дня два не подаст помощи, — продам на базаре с полсотни овечек и наберу муки. Не пропадать же всем гуртам? А там нехай судят. Сейчас война, какой найдешь другой выход?

В стороне стоял горбылястый Иван Рева и бубнил:

— Не кажи «гоп», пока не перескочишь. Уж загадали, как завтра жить будут. Вы сперва нонешний день переживите. Вот как зачнет худоба падать, то и останется у нас родни лапти одни. Поголодуем еще.

XIX

Этот день оказался счастливым для херсонцев: еще не улеглось волнение от приезда директора, как из Ростова-на-Дону вернулись Галя Озаренко и Паня Мелешко. С ними пришли пять огромных автомашин, нагруженных доверху. Девушки явились в новых стеганых ватниках, кирзовых сапогах, а пятитонки были завалены кулями с овсянкой, дегтем, бельем для совхозников, ватниками, обувью.

Козуб от избытка чувств приподнял обеих девушек, точно кукол, фальшивым голосом пропел:

Ай да дивчата, ай да комсомолки.Браво, браво, молодцы!

— Ну и замучились мы! — оживленно рассказывала Галя Озаренко, чумазая с дороги, полусонная, но счастливая. — Туда ехали на товарной платформе с каким-то заводским оборудованием, а в Ростове трест едва нашли, столько там учреждений! Приходим к директору Бодяге. Помните его? Толстый, как вареник. А у него народу-у! И все из эвакуированных совхозов. Мы еле пробились, думали…

— Подожди, Галка, — со смехом перебила всегда скромная Паня Мелешко. — А о «Маяке» забыла? Понимаете, — обратилась она ко всем, — мы только в кабинет, а там уже директор «Червонного Маяка». Отчитывается. Так Бодяга его и слушать не стал. «Где ваш скот, — я спрашиваю? Бомбежки? Ящур? Но себя-то спасли? А если бы вас на фронт? И там оружие бросили бы? Ступайте обратно и без скота не возвращайтесь. Под суд отдам. Под суд». Так и ушел «Маяк» с посом…

А с нами наоборот, — опять весело и шумно вмешалась Галя. — Заполнила я: анкету, Бодяга глянул и сразу ласково: «Червонный Херсонец»? Веревкин гонит? Вот это молодцы, весь скот сберегли. Доложу наркому. А что ящур… ничего не поделаешь: эпизоотия». Вот здесь-то мы с Паней и потребовали от треста помощи, и как только оформили накладную — скорее на склад и в дорогу.

Совхозники принялись за выгрузку. Гуртоправы тут же стали смазывать дегтем рты больного скота: доярки проворно замешивали овсяную болтанку для пойла: уже переболевшим коровам стали давать чуть смоченную водой муку.

Среди встречавших Галя не нашла Веревкина и, оставив подругу, пошла его отыскивать. Хотя приехал директор и отчитаться можно было перед ним, в Ростов девушек посылал Осип Егорыч, и Гале казалось, что она обязательно должна все рассказать именно ему. Ей опять захотелось видеть Веревкина, говорить с ним, как в начале знакомства в совхозе.

Разыскивая его сейчас, она увидела позади толпы Марину Георгиевну. Ветеринарша приветливо окликнула девушку, поздравила с приездом:

— Вы, милая Галечка, совсем сделались активисткой.

— Ну, что вы! Как все.

Обе улыбнулись. От Марины Георгиевны, по обыкновению, пахло духами, ее полные красивые губы были накрашены. Она, видно, озябла — на ней было синее велюровое пальто и боты.