Гуси лапчатые. Юмористические картинки

– А чувствуй, что это простая свинья, а не бегемот, – вот и не приснится, – советует муж. – Сейчас вон барин рассказывал, что в заграничных землях на них по рекам ездят, а потому они по-тамошнему речными лошадями называются. Запрягут их парой в барку – вот те и пароход.

– Ни в жизнь бы, кажись, на таком звере не поехала.

– Жрецы ездят… Попы ихние. Ведь это в Египте, и по реке Нилу… В фараоновой земле, – поясняет чиновник.

– Мавра Тарасьевна, браслетку береги! Здесь живо с руки слизнут! Вон у одного барина сейчас платок выудили из кармана и лорнетку с носа хотели сдернуть.

– Не тревожьтесь, Захар Захарыч, у меня рука на сердце… А это, Захар Захарыч, что за зверь, вот что рядом-то развалившись?

– Носорог… Нажрался, лежит и отдыхает. Вот ему теперь только цигарку в зубы.

– А что же у него рога я не вижу, ежели он носорог?

– А вон на носу нашлепка – это рог и есть. Щенок еще, сказывают, так не отрастил настоящего-то инструмента. А может быть, и подрезали, чтоб не бодался. Тут все без рогов. Мерблюд тоже без рог и даже на хвосте стрелы нет.

– Коли нашлепка у зверя вместо рога, то нечего его и носорогом называть, – с неудовольствием говорит купчиха.

– Этот носорог, сударыня, потому пока без рога, что он еще холостой. А вот как женится, так и рог у него не замедлит вырасти, – острит какой-то молодой человек в соломенной шляпе. – Жена сейчас ему рог наклеит.

Протискались две барышни, сунулись и отскочили прочь.

– Фу, какое бесстыдство! Кверху брюхом!.. – сказала одна.

– Мари, Мари, куда же ты? Ведь это звери, – остановила ее подруга. – Носорог… Ну, что же такое? Разве можно от него ждать приличий…

– А вот, барышни, он сейчас для вас халат наденет, – замечает купец, тыкает жену в бок и говорит: – Лицезрение звериным образом натешила – ну, и пойдем теперь китайские травы за здоровье зверей хлебать.

– Только с букивротами.

– Можно и с букивротами, – соглашается купец и, взяв жену под руку, отводит ее прочь от клеток.

Весна играет

Выдался ясный майский денек и кончается без перемены погоды. Солнце садится. Еле распустившаяся береза благоухает, тополь раскрыл свою клейко-маслянистую почку, верба показала ланцетики, надулись оконечности ветвей дуба и клена, поздним гостем высылающие свои листья на торжество природы. Травка прикрыла прошлогодний опавший лист зеленым ковром, и в нем уже желтеет какой-то ранний одинокий цветок. В воздухе закружились облачка комаров – предвозвестники устанавливающегося тепла. Весна играет.

В нарядную дачу уже переехали. Балкон драпирован полотном. На балконе виднеются фигуры дачников. В саду копается садовник, по двору прошмыгнул лакей во фраке, прошел дворник с ведрами на коромысле, пробежала горничная, прогремев туго накрахмаленным ситцевым платьем, выскочила за ворота на улицу, остановилась на помосте, перекинутом через придорожную канавку, и, щурясь, принялась грызть кедровые орехи. За горничной тотчас же вылез кучер в безрукавке и с трубкой-носогрейкой, прислонился спиной к перилам помоста и с какой-то вызывающей улыбкой молча стал смотреть на горничную.

– Что вы глаза-то на меня выпучили? – проговорила она.

– Не выколоть же мне их, – отвечал кучер. – Взираю, а взирать никому не запрещено.

– Тогда взирайте на какое-нибудь другое место, а на мне узоров не написано.

– А может быть, и написано! Эх, тысячу вздохов насчет вашей красоты!

Кучер тяжело и глубоко вздохнул, закрыв глаза и покрутив головой.

– Чего вы?.. Или сейчас только куль овса в пятый этаж внесли? – спросила горничная.

– От овса нам меньше страданиев, чем от вашего сердца!

– Пожалуйста, не смотрите так пронзительно. Вот вам тумба… Ее и разглядывайте.

– И на этом спасибо-с, – обидчиво произнес кучер.

– Да что вы, в самом деле, какие любовные глаза делаете! Кажется, не к рылу.

– Весна, ничего не поделаешь! Каждому к рылу…

– Это женатый-то человек? Чудесно!

– Жена в деревне… Отселева ее не укусишь. А насчет вас, то есть, ежели теперь, к примеру…

– Тише вы! Вон барин с гувернанткой остановились в саду у палисадника.

Кучер вытянулся и спрятал трубку за спину.

– Вы больше чем наставница моих детей, – говорил барин, пожилых лет человек с приличными бакенбардами, по которым уже прогулялась седина. – Да, больше, Вера Николавна.

– То есть как это? Я не понимаю… – кокетливо закусила нижнюю губу гувернантка.

– О, вы очень хорошо понимаете! Стоит только взглянуть на меня, поверженного перед вами во прах! – вздохнул барин.

– Пока я вижу вас стоящим, но не поверженным.

– Вы придираетесь. Это фигуральное выражение и больше ничего. Взгляните только на лицо, и уже на нем отражаются мои сердечные чувства.

– Лицо глуповато. С чего это у вас?

– А вот с того, что вы для меня больше, чем наставница моих детей. Неизмеримо больше, и доказательством могут служить ваши же слова. Ежели бы вы были только наставница, разве бы я позволил вам сказать о глупости моего лица? Вы можете командовать мной, стоит вам только захотеть, царица души моей! Да, лицо мое глуповато, но…

– Отчего же это оно у вас глуповато-то?

– И вы еще спрашиваете? От вас, богиня моя! Вы довели меня до восторга.