Гувернантка с секретом

Разумеется, Кошкин был достаточно умен, чтобы понимать откуда. Я смешалась, устыдилась и предпочла замять разговор. Однако присутствие Ильицкого действительно очень мне мешало – и не только тем, что при виде его я всегда начинала соображать несколько хуже… мне не давала покоя его дружба с Якимовым, одним из главных моих подозреваемых.

Так что в этот раз я набралась смелости и решила спросить прямо:

– Если уж вы, Евгений Иванович, собираетесь присутствовать при этом разговоре, то прошу вас прежде ответить: зачем вы с господином Якимовым приехали в Москву?

Я смотрела в его глаза въедливо и со всей серьезностью, полностью уверенная, что ежели он попытается мне солгать, то я пойму. Не знаю, с чего я взяла, что к моему вопросу он отнесется хоть сколько-нибудь серьезно?…

Ильицкий, вместо того чтобы ответить, хмыкнул громко и повернулся к Кошкину:

– А зачем вы, Степан Егорович, соврали, будто это вы здесь главный, а мадемуазель Тальянова вам лишь помогает?

Я сперва растерялась, а потом возмутилась было такому заявлению Кошкина, а тот поспешил оправдаться:

– Что? Когда?… – Кошкин густо покраснел. – Лидия Гавриловна, я не говорил такого, ей-богу!

Я же была действительно озадачена: так это я ему помогаю, а не он мне?! Интересно, что думает граф Шувалов по этому поводу? Я даже хотела было устыдить Кошкина, напомнив, как он чуть не загубил все дело, не назвав мне пароля, но вовремя бросила взгляд на Ильицкого, ухмыляющегося и довольного эффектом.

Кажется, он явился сюда лишь для того, чтобы поссорить нас с Кошкиным. Вот в чем действительно можно упрекнуть Степана Егоровича, так это в том, как у него хватило ума привести сюда этого человека! Он ведь все нам испортит!

Так что я ничего не ответила, а лишь снова впилась взглядом в глаза Евгения и глядела так до тех пор, пока он все же не отвел глаза, признавшись:

– Ладно, может, Степан Егорыч ничего такого и не говорил, но наверняка думал, и не раз.

– Ничего подобного… – уже менее эмоционально фыркнул Кошкин и прошел в глубь магазинчика – наверное, чтобы случайно не высказать Ильицкому все, что накипело.

У Кошкина все же поразительная выдержка.

– Просто вы задали мне очень скучный вопрос, Лидия Гавриловна, – продолжал Ильицкий с той же ухмылкой, – я не раз уже говорил, что с господином Якимовым мы приехали на научную конференцию…

– Посвященную вопросам русской словесности, – продолжила я за него, – да-да, я потрудилась узнать об этой конференции подробней. И мне любопытно… Якимов – профессор математики, вы – преподаватель военной стратегии… Какое вам обоим дело до русской словесности? И я уже молчу о том, что конференция закончилась неделю назад.

Ильицкий перевел взгляд с меня на Кошкина и обратно и, видимо бесконечно расстроившись, что мы такие скучные люди, сделал одолжение, начав говорить серьезно:

– Перед поездкой Якимов сказал мне, что у него здесь, в Москве, дела. Научные дела, как решил я тогда. А мне он предложил поехать с ним… даже настоял, скорее. И через свои связи в академии уладил все, чтобы нас отпустили.

– Судя по всему, позже вы поняли, что дела у него здесь вовсе не научные?

Ильицкий помолчал, а потом сказал лишь:

– На трех заседаниях из четырех он отсутствовал вовсе. Делайте выводы сами, Лидия Гавриловна, вы же барышня сообразительная.

Я повернула голову, переглянувшись с Кошкиным: уверена, он думал о том же, о чем и я. У Якимова в Москве какие угодно были дела, но не научные. Вот любопытно только, зачем он настаивал, чтобы Ильицкий поехал с ним?

Если Ильицкий, конечно, говорит правду.

Пока я решала, можно ли ему верить, Евгений заговорил опять, теперь отведя взгляд и как будто даже через силу:

– Если вы подозреваете, что это Якимов организовал нападение на карету, то я не могу поручиться, что это не так.

Я не знала теперь, что и сказать. Не в его правилах было вот так сдавать товарищей, даже случайных. И должно быть, если Евгений так спокойно говорит, что «не может поручиться», видимо, у него нет и толики сомнений, что нападение организовал именно Якимов.

– Он очень странный человек, – продолжал Ильицкий, – математики все немного странные, но этот особенно. Скользкий он какой-то и неприятный. У Якимова есть сын, Кирилл… мы служили вместе в 1878 году на Балканах. Совсем молодой парнишка, отличный парень и душа компании. Все знали, что в армию он поступил вопреки воле отца и родителя своего недолюбливал. Мне порой казалось, что он его даже боится. Он всегда избегал говорить о доме, о родных, но это чувствовалось и без словесного подтверждения. Один лишь раз помню, когда он говорил об отце открыто… мы были в некотором подпитии – а вы, Лидия Гавриловна, должны понимать, что язык в таких случаях развязывается очень быстро. Так вот, кто-то спросил, отчего он поступил на службу в армию, а не занялся наукой, как его отец-профессор. На что Кирилл неожиданно расхохотался и сказал странную фразу, что никакой он не преподаватель, его отец.