Гувернантка с секретом

Я настаивала, что его нужно отпустить. В конце концов, Полесов не сделал ничего такого, за что его следовало бы арестовывать. Степан Егорович же, твердо сказав, что хотя бы эту ночь его следует продержать взаперти, согласился отпустить Полесова наутро.

При появлении Георгия Павловича я поспешно ушла к себе, дабы его не провоцировать, и надеялась, что хотя бы до отъезда в Березовое он не успеет меня выдать. Уехала чета Полесовых только в четвертом часу дня – в экипаже, присланном Курбатовым. Сам граф с внуком, насколько я знала, выехали, как и планировали, в полдень.

О том же, как прошел остаток дня, и вспоминать не хочется… Дети, разочаровавшись во мне, снова принялись устраивать мелкие пакости – признаться, я уже стала забывать, что это такое, так что потеряла сноровку и реагировала вовсе не бесстрастно. Около часа мне пришлось потратить, чтобы просто собрать их в классной; потом еще полчаса я искала хорошо спрятанный задачник, а кончилось все тем, что, когда нашла его и раскрыла, по моим рукам, столу и юбке тотчас начали расползаться отвратительные жирные тараканы… От неожиданности и омерзения я взвизгнула совершенно по-идиотски, принялась стряхивать их и с ногами забралась на стул.

Оттуда, придя немного в себя, я подняла взгляд на мальчиков и Мари, мстительно улыбающуюся. И в этот момент не выдержала: унижение, обида, осознание полной своей беспомощности, что не могу даже с детьми управиться, накатили на меня с такой силой, что я тотчас бросилась вон из класса. Самое ужасное – расплакалась я еще до того, как спустилась со стула.

И далее я повела себя совсем непедагогично: заперлась в своей комнате, бросилась на кровать и с полчаса, наверное, рыдала, словно истеричная барышня. Мне даже не было дела в тот момент, что Мари без присмотра могла запросто сбежать из дома и поехать за своим любезным Алексом в Березовое. Пускай едет! Пускай вообще делает что хочет!

Урок я так и не продолжила – да и какой урок, если за окнами уже темнело? Когда я, пряча заплаканное лицо, выбралась все же из комнаты, Аннушка заверила меня, что в классной прибрала, а детей наказала, отправив без ужина спать. Вот так, без лишних сантиментов и оглядок на их статус юных господ. Неизвестно, делала ли Мари попытки сбежать, но сейчас, как я убедилась, она находилась в своей комнате и притворялась, будто спит.

Я и сама полночи провалялась без сна, думая все еще о детях. Увы, но мне уже было не все равно – любят они меня или ненавидят…

* * *

Проснулась я среди ночи – внезапно и даже сама не поняла отчего. В комнате стоял полумрак, который рассеивал лишь лунный свет, пробивающийся сквозь щель между портьерами. В этом слабом свете я разглядела, что в комнате как будто все по-прежнему и дверь плотно закрыта… вот только стул, которым я по привычке подпирала ее, сейчас аккуратно стоял у стены…

А в следующий момент, испуганно повернув голову, я увидела Ильицкого, который мирно спал, сидя на полу возле моей кровати и привалившись спиною к комоду. Рука его покоилась на моей подушке и чуть касалась разметавшихся по ней моих волос – это, должно быть, меня и разбудило. Тотчас я вспомнила, что сама же пригласила его вчера – даже ключ отдала. И уснула. Хороша, ничего не скажешь…

Однако сейчас, глядя на него спящего, такая нежность охватила мое сердце, что я долго еще не решалась потревожить его сон и готова была, кажется, любоваться так вечность. Но все-таки решилась и осторожно провела пальцами по шершавой и теплой щеке.

Евгений от моего легчайшего прикосновения вздрогнул и тотчас проснулся, поднимая на меня сонный взгляд. По-видимому, он и сам не сразу сообразил, как здесь оказался. А сообразив, пробормотал с некоторым укором и разминая затекшую шею:

– Я все бросил, пришел… а ты, вместо того чтобы трепетно ждать, оказывается, спишь самым бессовестным образом…

– Так разбудил бы, – ответила я, до сих пор умиленно улыбаясь.

– А я пытался! Но ты меня так пихнула за это! И в таких выражениях ответила… право слово, твои подружки-смолянки со стыда бы сгорели!

Я, уверенная, что он лжет, рассмеялась и приподнялась на локтях, чтобы потянуться и снова погладить такую приятную на ощупь щеку:

– Ты не будил меня. Ты и коснуться меня не посмел: прошел на цыпочках и даже дышал, должно быть, через раз, чтобы меня не потревожить. А потом глядел с трепетом, как я сплю. Можешь не отвечать – я знаю, что все так и было. И знаю, какой ты на самом деле.

Ильицкий же смотрел на меня серьезно и излишне внимательно: я, увлекшись его обличением, позабыла, что из одежды на мне лишь ночная рубашка на кружевных бретелях, оголяющая столь многое, что вряд ли Ильицкий вообще меня слушал.

– Какой я на самом деле? – хмуро переспросил он. Поднялся с пола и в мгновение ока навис грозно над моей девичьей постелью. – Я покажу тебе, какой я на самом деле… Сколько можно меня дразнить, маленькая глупая француженка!