Гузи-гузи

– Все в порядке, выезжаю, – коротко отрапортовал Мамедов.

Еще через пятнадцать минут он влетел в кабинет и положил видеокассету на стол перед Вершининой. Она взяла ее в руки. На торце кассеты была надпись «gouzi-gouzis».

– Будете смотреть? – едва сдерживая радость, спросил Алискер, – кстати, я обещал уничтожить оригинал записи, который я отдал Морозову. Он мужик крутой, но прямой, сказал, что убьет меня, если эта запись где-нибудь всплывет. Я ему поверил. Он мне тоже.

Вершинина протянула кассету Алискеру.

– Запри в сейф, и позвони Буторину, пусть придет к семи часам.

* * *

Последние кадры секс-видеохроники мелькнули на экране телевизора, и Мамедов выключил видеомагнитофон.

– Валентина Андреевна, – крикнул он, приоткрыв дверь, – сеанс окончен.

Вершинина с достоинством вошла в свой кабинет и сев за стол посмотрела на Буторина.

– Это именно та кассета, которую вы поручили нам найти?

– Да, – подтвердил он, – это она. Сколько я вам должен?

– Нисколько, – Вершинина посмотрела на него и закурила.

– Простите, – Буторин вскинул голову, – мне сейчас не до шуток, у меня сына убили.

– Я не шучу, – Вершинина глубоко затянулась и выпустила струю дыма в потолок, – просто я не могу отдать вам кассету.

– Что значит, не можете? – грозно произнес Буторин, – да вы отдаете себе…

– Алискер, – не дав ему договорить, Вершинина кивнула Мамедову.

Он встал, вынул кассету из видеомагнитофона и положил ее на заранее приготовленный толстый деревянный брус. Буторин с непонимающим видом наблюдал за его действиями. Затем в руках у Алискера появился небольшой охотничий топорик с резиновой рукояткой. Он подошел к брусу, на котором лежала кассета и, замахнувшись, нанес по ней несколько сильных ударов. Осколки черного пластика разлетелись по кабинету, концы рассеченной пленки серпантином вывалились с раскуроченной бобины.

– Как вы смеете! – Буторин вскочил на ноги и подбежал к столу Вершининой. – Вы за это ответите!

Развернувшись на каблуках, он быстро вышел из кабинета.

– Ты прямо как заправский дровосек, – усмехнулась Вершинина стоящему с топориком в руках Алискеру.

Дверь кабинета отворилась, и в комнату вошел Воронин.

– Присаживайтесь, Петр Евгеньевич, – Вершинина указала ему на стул, – надеюсь, вы все слышали?

– Да, – он старался не смотреть Вершининой в глаза, – слышимость отменная.

– Вот все, что осталось от «гузи-гузи», – Вершинина показала на валявшиеся на полу осколки. Я решила, что будет правильнее с моральной точки зрения, чтобы эту кассету никто больше не увидел.

«– Вы абсолютно правы, Валентина Андреевна, – Воронин уже без смущения посмотрел на меня, – можете не сомневаться, ваши усилия будут достойно вознаграждены. Назовите вашу цену.

– Петр Евгеньевич, – я посмотрела на Воронина, – эту кассету собирались продать за пятьдесят тысяч долларов. Давайте договоримся так: вы компенсируете нам все расходы, связанные с поиском кассеты плюс пятая часть от названной мной суммы.

На благообразном лице Воронина проступило удовлетворение.

– Считайте, что мы договорились».

* * *

Вершинина перевернула последний исписанный листок и задумалась.

«Достаточно ли динамично написано? Ярко ли поданы характеры героев? Завтра отнесу свое творение на суд Толкушкина. Он уж, бедный, совсем замучился – просит показать очередную, как он это называет, нетленку».

Воронин сдержал свое обещание. Кроме того, Петр Евгеньевич обещал свое покровительство и помощь в любых обстоятельствах, но Вершинина, верная независимому духу Никола-Себастьена де Шамфора, руководствовалась в своих отношениях с сильными мира сего его афоризмом: «Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процессию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать солдатом».