Гвардеец

– Точно так, матушка. В гренадерские капитан-поручики прочу.

Так, решается моя судьба. Я замер, превратившись в сплошное ухо.

– Спелись вы с ним, однако. Узнают газеты заграничные, что особу мою иноземцы охраняют, скажут, что… Что скажут, Андрей Иванович? – Анна Иоанновна обернулась к Ушакову.

– А, – махнул рукой тот, – нам-то что? Не все ль тебе равно, матушка, что трепачи заморские наговорят. Какой с них спрос!

– Точно, нечего к мнению ихнему прислушиваться, – поддакнул фаворит. – Своим умом жить надо.

– Это все верно, но негоже, чтобы императрицу иностранцы охраняли. И так говорят – кругом-де Анны, императрицы российской, немцы толпятся, продыху не дают. Не обижайтесь, токмо. – Она внимательно посмотрела на нас, иностранных «прихлебателей». – Знаю я, что иные из вас голову заради России положат и на поле бранном проявят себя так, будто тута родина ваша. Но не хочется мне наветов, дабы потомки говорили, что затирала Анна, императрица русская, своих и чужаков лишь привечала. А ведь наговорят такого, чует мое сердце, – с улыбкой Кассандры произнесла она, и у меня невольно сжалось сердце: как точно предсказала эта мудрая женщина будущее.

– Скажи, фон Гофен, давно ль я тебе чин сержантский выписала?

– На днях, ваше величество, – гаркнул я.

– То-то! Иные у меня годами следующего производства дожидаются, а ты как заяц с чина на чин прыгаешь. Через неделю, глядишь, жезл фельдмаршалский в руки примешь. Непорядок это, – погрозила она пальцем. – Вот как мы с тобой, фон Гофен, поступим. Служака ты честный, я об этом и от Андрея Ивановича часто слушала, он мне уши все прожужжал.

Ушаков подмигнул. Что ж, спасибо, господин генерал.

– В роту дворцовую я тебя не возьму, пущай подполковник русака какого-нибудь подыщет, исполнительного и неспесивого. Есть у тебя такие, Густав?

– Найдутся, ваше величество.

– Вот и прекрасно. А ты, фон Гофен, послужи Андрею Ивановичу. Имеется у него для тебя поручение. Если справишься – я тебя в поручики произведу. Твой ведь командир роты давно по кабакам исшатался весь, пропил мундир гвардейский, честь и совесть. Ну, так мы его в армейскую часть нижним чином сосватаем, поручика вашего… Как фамилия его?

– Дерюгин, – подсказал Густав Бирон.

– Вот-вот, Дерюгина в капитан-поручики определим, а тебя, фон Гофен, на его место поставим. Не обиделся?

– Никак нет, – отчеканил я.

– Обиделся, по глазам вижу. И правильно делаешь. Мне обидчивые и злые во как нужны. – Она сделала резкий жест. – Ну, чай, не в последний раз видимся. Андрей Иванович в обиду не даст. Быть тебе, фон Гофен, с таким покровителем генералом. А пока прощай. Я вас оставлю, – сказала императрица и ушла.

Глава 26

Э… а как же альбом с новой армейской униформой, изменения в конструкции штыка и прочее? Я остолбенело посмотрел на подполковника. Тот правильно расценил мой взгляд, подошел ближе и тихо произнес:

– Не волнуйтесь, фон Гофен. Дойдет и до ваших придумок. Не хочет матушка такое дело без фельдмаршала Миниха начинать, знает, что обидит старого служаку. А без его одобрения ничего хорошего не получится.

– Понимаю, господин подполковник. Действительно, не стоит через голову начальства прыгать, – согласился я, помня, что генерал-фельдмаршал Миних отличался и обидчивостью, и злопамятностью, что не мешало ему оставаться талантливым полководцем и инженером. – Жаль только – время потеряем.

– Наверстаем, барон, – немного легкомысленно сказал Густав. – Русские долго раскачиваются, но потом несутся так, что за ушами свистит. Если Миних не усмотрит ничего для себя опасного, он всенепременно поддержит реформы.

Похоже, прогрессорство мое умерло, не успев начаться. С самого начала ведь было смутное чувство, что пшиком окончится. Не один я тут такой умный. Бироны больше увлечены упрочнением положения возле трона. Мои инновации у них на втором плане. Это я говорю при всей симпатии к подполковнику. Густав Бирон, разумеется, отличный мужик, но организация дворцовой роты нужна ему для другого – отнюдь не для того, чтобы провести полноценную реформу армии.

Что взбредет в голову Миниху, когда тот узнает, какие вещи творятся в его отсутствие, можно только гадать.