Гвардейцы стояли насмерть

- Я особенно не высовываюсь, товарищ сержант, - проговорил Александров. - И не потому, что боюсь - и это, конечно, есть, но больше потому, что нам нельзя рисковать напрасно.

- Верно говоришь: нас здесь только четверо, мы тут живые нужны, а от мертвых... толку мало, - развил его мысль Павлов. - Как с патронами?

Александров похлопал по своим подсумкам с дисками:

- Пока не жалуюсь. Да в вещмешке еще есть. У кореша, как идти сюда, попросил. Но берегу. Сейчас одиночными стреляю и только по цели. А когда фрицы идут в атаку, тоже зря не палю. Ближе к себе подпускаю, чтоб наверняка... Вообще-то не люблю я долго сидеть в обороне. Жди, когда полезут. То ли дело в наступлении или разведке...

Видимо, боец разговорился потому, что надоело ему часами молчать.

Павлов в полумраке скорее угадывал, чем различал густые, почти сросшиеся брови, юношескую припухлость щек и прямой открытый взгляд Александрова.

- Послушай, друг! Ты вот сказал, что побаиваешься, но не очень. А что, если тебе одному придется остаться... Страшно не будет?

- Не знаю, товарищ сержант, не думал об этом, - медленно ответил Александров. - Наверное, будет страшно, потому что один. Но драться буду. Только, пожалуй, еще злее. За всех, кто есть в доме. Здесь ведь каждый из нас за десятерых сражается.

"Да, такой не подведет, - подумал Павлов, пробираясь в темноте к Черноголову. - Надежный парень!"

Черноголов дежурил у окна, выходившего на Солнечную улицу. Он курил, держа самокрутку в кулаке.

- Все прислушиваюсь, не идет ли нам подмога, - проговорил он, полуобернувшись на шаги Павлова. - Ничего в волнах не видно...

- Ждешь, значит? - произнес, подходя, сержант.

- А ты не ждешь? - глубоко затянулся табачным дымом боец. - Дом-то велик, а нас раз-два и обчелся. Хорошо, если одна пехота полезет, а если еще и танки?..

- Что ж, отойдем тогда, что ли? - не поняв, что имеет в виду Черноголов, с трудом скрыл мелькнувшую было тревожную мысль Павлов.

- Еще чего! Будем драться до конца. Но удержим ли дом? Неужели и без Калинина догадаться не могут подослать подкрепление? - и Черноголов снова взахлеб затянулся цигаркой.

- Может, с людьми туговато, - высказал предположение сержант. - Во всем батальоне людей и на роту не наберется. А участок-то для обороны прежний остался.

- Это верно, - согласился Черноголов. - Выходит, рассчитывать надо только на себя?

- Выходит так.

- А это, пожалуй, и лучше, - заплевывая самокрутку и бросая ее в угол, заключил Черноголов.

- Что не придут? - удивился Павлов.

- Да нет, что не будем на них рассчитывать. Маятно как-то, когда кого-либо ждешь. Ждать да догонять... сам знаешь.

"С таким тоже воевать можно", - подумал Павлов и сказал:

- Правильно говоришь. Будем стоять насмерть!

- Сержант! - раздался в темноте голос Александрова. - Подойди сюда.

- Поглядывай, Черноголов, - торопливо наставил бойца Павлов. Полезут - дай знать.

Луна еще не взошла, но в отсветах городского пожарища было заметно, как в развалинах, отделявших Кутаисскую улицу от площади 9 Января, двигались тени.

- Собираются... Глущенко! - позвал Павлов.

Без крика, без выстрела гитлеровцы бегом бросились от развалин через площадь к дому. Их расчет был прост; ночь глухая, авось усталых защитников дома застанут врасплох. Но фашисты просчитались.

- Стрелять только по команде! - крикнул Павлов. Разведчики прильнули к автоматам.

* * *

Артиллерийский, минометный и пулеметный обстрел не захватил ни на минуту. Пули всех калибров, осколки снарядов и мин свистели и визжали за окном, стучали по железу крыши, залетали в окна, врезывались в полы потолки и стены. Сыпалась штукатурка, разлетались вдребезги зеркала, стеклянная и фарфоровая посуда.

И это не от того, что стреляли по дому. Просто он стоял почти на нашей передовой и, когда противник вел по ней огонь, то временами доставалось и зданию.

Доставалось дому и от предназначенного на его долю огня. Тогда стены сотрясались от мощных ударов снарядов, тяжелых фугасных мин и авиабомб. Однажды от бомбардировки между четвертой и третьей секциями, от чердака до фундамента, словно черная молния, пробежала зигзагообразная трещина. Четвертая секция могла рухнуть и заживо замуровать около трех десятков подвальных жильцов. Их срочно расселили по подвалам других секций. Вот когда пригодились проломы в стенах! Подъездами воспользоваться было нельзя, по ним стреляли снайперы.

В момент, когда обстрел дома прекращался, пьяные фашисты с выкриками: "Хох!", "Рус, буль-буль Вольга" кидались к дому. Но внезапно, словно споткнувшись, падали на землю или, словно переломившись в пояснице, опрокидывались навзничь. Гвардейцы-разведчики косили их ряды. Те же фашисты, что оставались в живых, поворачивали назад, уползали.

Видно, их командир, доложивший своему начальству о сдаче его солдатами дома, получил нагоняй. Пытаясь восстановить положение и свою репутацию, он гнал в атаки отделение за отделением, взвод за взводом. И каждый раз атаки захлебывались.