Гвардии Зенитчик. Огневая позиция «попаданца»

За моей спиной раздается десятка три взрывов, затем резко вспыхивает ружейно-пулеметная перестрелка. Еще минуты через три, начинают хлопать гранаты. А я иду. Медленно, очень медленно приближается спасительный берег. На переправе никого не видно — кто мог, ушел на левый берег. Звуки боя за моей спиной стихают. Быстрее надо, еще быстрее. Вот-вот, фрицы перевалят через гребень, и окажусь перед ними как на ладони. Между лопатками начинает чесаться, неужели в ожидании пули? Раз, два, левой, правой.

С правого берега открывает огонь наша дивизионная артиллерия — калибр не такой солидный, как у немцев и стреляют реже, боеприпасы экономят. Не выдержав, оглядываюсь. Снаряды рвутся на скате, обращенном к нашим позициям. Неужели все? Нет, не все. Замечаю, что несколько человек выскользнули из-под обстрела и, пригибаясь, перебежками, двигаются в мою сторону. Падают, поднимаются и снова бегут. Мне тоже пора, только бежать, в отличие от них, я не могу. Раз, два, левой, правой.

Они догнали меня у самого спуска на речной лед. Всего трое. Мне казалось, что с высотки успело отступить больше, до берега добрались не все.

— Помогите…

Двое пехотинцев принимают раненого с моих плеч. Третий ранен сам и в этом действии не участвует. Прежде чем спуститься, оглядываюсь в последний раз. Нас не преследуют, разрывы снарядов по-прежнему пятнают склон, выбрасывая вверх фонтаны земли и черные шапки сгоревшей взрывчатки.

Перебравшись по льду на левый берег, взбираемся по откосу и оказываемся в уже знакомой мне траншее. Здесь наша компания уменьшается на одного человека — уцелевшего на правом берегу пехотинца младший лейтенант явочным порядком зачисляет в свою роту. А наш путь опять лежит дальше — на сборный пункт. Тяжелораненого несем на импровизированных носилках, сделанных из двух винтовок — пригодились — таки, и шинели. Я иду первым, поскольку уже знаю дорогу. Носилки получились короткие, раненый на них полусидит, опираясь на мою спину. Пока мы его тащили, он потерял сознание. Второй носильщик тоже ранен, к счастью, легко — голова его обмотана уже успевшим испачкаться бинтом, сквозь который проступает алое пятно свежей крови. Замыкает процессию третий раненый. Ему, судя по замотанной бинтом руке, досталось серьезнее, постепенно он отстает.

Обстановка в знакомом овраге кардинально изменилась — около палатки стоят три повозки, запряженные лошадьми. Ездовые выносят из палатки раненых и укладывают на подстеленную в телеги солому. Руководит этим процессом невысокий командир с тонким, почти женским голосом.

— Принимайте еще троих.

Мы осторожно опускаем наши эрзац-носилки на землю, отставший раненый тоже спускается в овраг. Командир оборачивается к нам, и я понимаю, что это действительно женщина. В петлицах два кубаря и «хитер как змий и выпить не дурак».

— Откуда?

— Все оттуда же.

Военфельдшер не стала продолжать расспросы, а приказала ездовым положить нашего раненого на одну из телег. Я же начал вытаскивать винтовки из рукавов шинели. Винтовки пытаются зацепиться мушками за шинельное сукно и подкладку, приходится повозиться. Наконец, я выпрямляюсь, держа в каждой руке по стволу. Пришедших со мной уже увели внутрь палатки, да и обоз с ранеными вот-вот тронется в путь. Хмыря, забравшего мой автомат, что-то не видно.

— Ирина Семеновна, Ирина Семеновна, там еще один без оружия…

Легок на помине. Прежде, чем женщина успевает ответить, я делаю шаг вперед.

— Вот его винтовка. И автомат мой верни, я вторую принес.

— Так я его уже оприходовал…

Нет, ну мало меня кидали? Одним разом больше, одним меньше — какая разница? Надо бы плюнуть этому гаду в рожу и пойти дальше, но от столь наглого и бесцеремонного развода я зверею.

— Верни оружие, сволочь!

Я делаю шаг вперед и пытаюсь схватить мелкого за ворот шинели, но он уворачивается и успевает юркнуть за свое начальство.

— В чем дело? — удивляется начальница.

— Я раненого принес без оружия, так этот хмырь отказался его принимать. Я ему свой автомат оставил, сказал, что винтовку потом принесу, а он мне пэпэша вернет.

— Объедков, верни автомат, — принимает решение начальство.

На мой взгляд, вполне справедливое.

— Я же его оприходовал!

Объедков, дали же предки фамилию, продолжает ерепениться. Зря он так. Щелк! Затвор выбрасывает в грязь стреляную гильзу. Убедившись, что в магазине есть еще один патрон, толкаю рукоятку вперед до упора и поворачиваю вправо.

— Сейчас я тебя самого оприходую!

Хмырь, взвизгнув, опять прячется за свое начальство. Я пытаюсь обойти женщину сбоку, но длинный ствол винтовки не позволяет сделать это достаточно быстро и он опять ускользает.

— Прекратите! — голос женщины срывается. — Объедков…

Вот это да! Нет, слыхал я матерщину и похлеще, но чтобы такое срывалось с губ вполне интеллигентной с виду женщины, военного медика… Санитар, или кто он там, срывается с места, как спринтер на чемпионате мира, гнев начальства пугает его сильнее моей пули. Нырнув в палатку, он буквально через три секунды выскакивает обратно с автоматом в руках.

— Давай сюда.