Harmonia caelestis

В начале октября 1918 года для того, чтобы обсудить предложения президенту Вильсону относительно перемирия, Буриан пригласил в Вену Тису, Андраши и Аппони, которых сопровождал и я. Трудно было без слез смотреть на эту драматическую, трагичную сцену — встречу трех выдающихся государственных мужей, несомненно игравших ведущие роли в венгерской политической истории последних двадцати-тридцати лет, которые зачастую вели друг с другом яростную и непримиримую борьбу, — смотреть на них у смертного одра их страны. [Точно так же я вижу и дедушку…] Тиса находился еще под шоковым впечатлением от поездки в Сараево, Андраши меланхолически констатировал гибель детища своего отца — двуединой монархии, Аппони же вынужден был признать, что независимость и самостоятельность страны, за которые он боролся всю свою жизнь, недостижимы без существенных территориальных потерь. Участвуя в некоторых из обсуждений, я не мог ни в малейшей степени разделить общего оптимизма относительно быстрого и более или менее благоприятного ответа Вильсона.

Я имел некоторое представление об адской кухне австро-венгерской политики, которую можно было назвать какой угодно, только не дуалистической. Признаки разложения стали заметны, еще когда труп был жив.

Соединенные Штаты Австрии? (Херрон — Ламмаш, февраль 1918 года.) Будь такое желание, администрация Вильсона могла бы создать для этого условия и дать время (!). Еще никогда в мировой истории такая огромная держава, судьбы сотен миллионов людей не находились в руках гремиума из четырех человек. Расчленение Центральной Европы удалось (возмездие, наказание, Gloire et Revanche[113], hang the Kaiser[114]

и т. п. — таковы были лейтмотивы Клемансо), однако, несмотря на неограниченные власть и возможности, не удалось найти новые прочные рамки. (Как удалось это Венскому конгрессу, это он — творец XIX века, пускай не шедевра, но все же значительного явления.) Гитлер, Сталин, коричневая и красная диктатуры — все это разрушительные последствия Версальско-Трианонской системы. Мерилом политики является практика.

С другой стороны, вопрос, насколько жизнеспособным оказалось бы подобное союзное государство, по сути — Дунайская Конфедерация, задуманная еще Кошутом. Не усилят ли внешняя ирредентистская пропаганда и внутреннее право на самоопределение центробежные силы? Как могут повести себя в некоторых провинциях венгры, оказавшись в меньшинстве, в особенности на территории Венгрии? И так далее.

Но все это чисто гипотетические вопросы.

Зато Советская Республика была не гипотетической. Неприятно. Величайший хаос, сочетание достойных внимания социальных идей с безмерным идиотизмом и, мягко говоря, человеческими слабостями. В личном отношении — тяжелые времена, моя жена — дочь председателя сформированного в Сегеде антибольшевистского правительства, так что народный комиссар Гамбургер даже поздравил меня с тем, что я — муж самой ценной заложницы Советской Республики. Сомнительная слава. Некоторое время в тюрьме в подвалах Баттяни я был гостем чекистов — кровавой шайка Черни, тем временем как жена оставалась одна вместе с нашим первенцем. [Это — Папочка! Мой отец! Родился мой отец! Вот оно, письменное доказательство!]

Послереволюционный режим фактически объявил мне как социальный, так и политический карантин, во всяком случае я был отодвинут в сторону, мою позицию по вопросу о всеобщем избирательном праве, а также поведение при Советах критиковали и открыто, и в частном порядке. Не в последнюю очередь осуждали за то, что в августе 1919 года я ходатайствовал перед членом военной миссии Антанты генералом Гортоном о том, чтобы дать возможность свободного выезда из страны народным комиссарам, включая и Белу Куна, хотя более отвратительного человека, чем он, я в жизни не видел. Особенно горячо критиковала меня так называемая „бригада Захер“ (кучка венгерских аристократов, обосновавшаяся в венской кондитерской Захера). Невелика потеря… Потерь и так было более чем достаточно. Суды чести, во время которых пришлось убедиться, что неподкупность, увы, качество не наследуемое. Исключение из Дворянского собрания. В таком случае кто же в нем остается? — хотел я у них спросить.

Тем временем в результате смертельных случаев я стал опекуном или попечителем тринадцати малолетних членов из трех ветвей семьи Э. с состояниями, находящимися в отошедших от Венгрии областях, в Италии, Франции, Бельгии, которые только в Венгрии включали в себя многие тысячи хольдов земли. Это требовало забот, труда и разъездов в ущерб собственным моим делам; ad notam[115], по выражению моего предка палатина Миклоша: племенная солидарность.

Конец октября 1921 года. Злополучная попытка короля вернуть себе трон. Я нахожусь как раз у могилы моего младшего брата, когда с востока, со стороны Биаторбадя, доносится пушечная стрельба. Как мы узнали, его величество находится в Тате, у моего родича Ференца. После обеда на конной упряжке прибываю в Тату. Зная замок, несмотря на усиленную охрану, беспрепятственно проникаю внутрь.