Hermanas

О деле Орландо де Маркоса много говорили летом 1980-го. Я не был знаком с де Маркосом лично, но читал его статьи, в которых он критиковал поведение властей во время посольского кризиса и исхода из Мариэля. Поначалу их публиковали, кроме прочего, в газете «Хувентуд ребельде». Что интересно: де Маркос не был обычным критиком системы, дружественно настроенным по отношению к США. Напротив, он был ярым коммунистом. Он считал, что государство слишком легко позволило антисоциальным элементам бежать с острова и кризис был разрешен так неумело, что это нанесло вред международному авторитету государства.

Но когда де Маркос стал воспроизводить беседы, состоявшиеся между кубинскими партийными лидерами — в том числе самим Фиделем Кастро — и экстремистски настроенными представителями эмигрантских кругов Майами, это было уже чересчур. Ведь речь шла о gusanos с тремя звездами на погонах, такими как Наполеон Вилабоа, ветеран «Бригады 2506», который сидел в кубинской тюрьме с момента неудавшейся попытки интервенции. Почему, вопрошал де Маркос, властям потребовалось вести беседы с такими личностями? Разве это не было предательством революционных идеалов?

Конечно, это не напечатали. Но Орландо де Маркос умудрился опубликовать свою версию событий за границей, для начала — в мексиканском журнале новостей. И когда об этом стали говорить в Гаване, его арестовали, обвинили в шпионаже и, кроме того, в преступлении, предусмотренном статьей 115 Уголовного кодекса: «Распространение ложной информации с целью нанести ущерб миру во всем мире», и в срочном порядке за закрытыми дверьми приговорили к десяти годам тюрьмы.

В конце лета я был среди тех, кто подписал воззвание, выражающее протест против того, как обошлись с Орландо де Маркосом, и содержащее требование его немедленного освобождения. Воззвание подписало уже несколько сотен человек, поэтому я считал, что ничем не рискую. Не могли же они арестовать всех нас сразу.

Люди вроде меня, сами не подозревая, были участниками бюрократической игры, больше всего напоминающей «Бинго». Управление государственной безопасности вступало в игру только после того, как было собрано пухлое досье на человека. Вполне возможно, что каждая графа анкеты была заполнена — скажем, объект Эскалера сначала отличился тем-то и тем-то (например, рыбным шоу на заседании СПДИК), затем вызвал то-то и то-то (жалобу на нарушение порядка от председателя КЗР Тибурон), был замечен в связях с таким-то и таким-то (диссидентом Энрике Валермосой, например), а потом еще и подписал это воззвание… и вот кто-то кричит: «Бинго!» На ковер объекта Эскалеру.

Они пришли в штатском и забрали меня прямо из типографии. Это случилось вечером в среду через восемь-десять дней после наших злосчастных именин. Еще до того, как они показали свои удостоверения, я понял, кто они. Чако тоже это понял. Он уже был пьян и заверил их, что такого хорошего и добросовестного ассистента, как я, у него никогда не было, к тому же я был отличным коммунистом, и он будет жаловаться на самый верх, если меня посмеют у него отобрать. Его заверили, что ничего подобного не произойдет.

Эти двое назвались агентом Наварро и агентом Ибанесом. Управление государственной безопасности. Да, есть несколько вопросов, которые они хотят мне задать. Не трудно ли мне проехать с ними в отдел? Наварро был маленьким, толстеньким и преувеличенно дружелюбным. Говорил в основном он. Ибанес был моложе его, худым, тихим и сухим бюрократом. У него была привычка щелкать языком, что выводило меня из себя. Этот щелчок мог значить «да что вы?», «ах вот как» или «я понимаю». Мы сели в «Ладу»: Наварро за руль, а щелкающий Ибанес рядом со мной на заднее сиденье. Мы поехали не на Вилла-Мариста, а по направлению к Ведадо, к офисному зданию у подножия Университетского холма. Я спросил, можно ли сообщить Миранде, где я, но они сказали, что в этом нет необходимости.

Я не боялся. Если только самую малость. Но что могло у них на меня быть?

Мы всегда преувеличиваем, представляя себе подобные учреждения. Фантазия рисует их как монолитные безжалостные машины. Если бы меня попросили вынести мгновенное суждение, я бы сказал, что Управление государственной безопасности организовано так же неэффективно и плохо, как и все остальные общественные учреждения. Это не означало, что оно было безобидным, скорее наоборот: я прекрасно знал, какими чрезвычайными полномочиями оно обладало. Как только мы прибыли, Наварро накричал на секретаршу за то, что та куда-то засунула бумаги, которые ему были срочно нужны, а я сидел и ждал. Ибанес ушел заниматься другими делами. В какой-то момент мне показалось, что обо мне забыли, и стало интересно, заметит ли кто-нибудь, если я поднимусь и уйду. Я сидел в приемной комнате, выкрашенной в зеленый цвет, где стояло четыре или пять стульев. Люди входили и выходили, секретарши улыбались. По радио играла танцевальная музыка, и время от времени девушки скользили по коридору, пританцовывая и весело смеясь. Я понял, что это не арест.