Hi-Fi

Мне очень странно видеть ее в своей квартире. И особенно странно наблюдать, как тщательно она избегает делать все то, что делала раньше, – прямо-таки бросается в глаза, как она взвешивает каждый свой жест. Лора снимает пальто; раньше она всегда кидала его на спинку кресла, а сегодня делать этого не хочет. Она стоит какое-то время с пальто в руках, пока я не забираю его и не кидаю на спинку кресла. Она направляется в сторону кухни, чтобы поставить чайник или налить себе бокал вина, и я любезно интересуюсь, не желает ли она чашку чаю, а она любезно спрашивает в ответ, нет ли у меня чего-нибудь покрепче, и, когда я говорю, что в холодильнике стоит недопитая бутылка вина, ей удается не сказать, что перед ее уходом бутылка была полной и вообще-то это она ее купила. В конце концов, эта бутылка больше ей не принадлежит, или это уже совсем другая бутылка, или что там еще. А когда садится, она выбирает кресло рядом со стереосистемой – мое кресло, а не свое – то, что напротив телевизора.

– Уже сделал? – Она кивает на полки с пластинками.

– Что? – Я, естественно, понимаю что.

– Великую Реорганизацию? – Оба слова звучат в ее устах с прописных букв.

– А, это. Да. На днях. – Я не хочу говорить, что переставил коллекцию в тот же день, когда она ушла, но у нее на лице все равно появляется слегка неприятная, все понимающая улыбка.

– Ну, – начинаю я. – И о чем ты хотела поговорить?

– Так, ни о чем особенном. Я ненадолго.

– По-твоему, нам не о чем поговорить, кроме моей коллекции?

– Нет, Роб, не о чем. Я всегда это подозревала.

В принципе, позиция нравственного превосходства по праву принадлежит мне (в конце концов, из нас двоих именно она трахалась с соседями!), но она не подпускает меня даже на дальние подступы к этой позиции.

– Где ты жила всю неделю?

– Полагаю, тебе это известно, – отвечает она спокойно.

– То есть догадайся, мол, сам. Так, что ли?

Мне снова плохо, очень плохо. Не знаю, как это отражается у меня на лице, но Лора вдруг заметно сдает: теперь она выглядит усталой и грустной и смотрит в пространство прямо перед собой, изо всех сил стараясь не заплакать.

– Я много чего сделала неправильно. Я повела себя нечестно по отношению к тебе. И очень об этом сожалею. Поэтому-то я и пришла сегодня к магазину – подумала, что пора перестать бояться.

– Ты и сейчас боишься?

– Да, а как же. Я чувствую себя ужасно. Все это так тяжело, понимаешь?

– Ну да.

Тишина. Я не знаю, что сказать. Я хочу задать кучу вопросов, но это все вопросы, ответы на которые мне, похорошему, знать не стоит: Когда у тебя началось с Иеном? Началось ли у тебя с ним из-за доносившихся сквозь потолок звуков? Разве с ним лучше («Что ты имеешь в виду?» – спросит она. «Все», – отвечу я)? Окончательно ли ты с ним или так, на время? Скучала ли ты по мне – вот до чего я дошел в своем самоуничижении! – хоть немножко? Любишь ли ты меня? Любишь ли ты его? Хочешь ли ты кончать с ним? Хочешь ли завести детей со мной? Тебе с ним лучше? С ним лучше? С НИМ ЛУЧШЕ?

– Это все из-за магазина?

Что это я такое спорол? Ведь ежу понятно, магазин ни при чем. Почему я об этом спросил?

– Ах, Роб, магазин ни при чем.

Так вот почему я об этом спросил. Понятно: мне было жаль себя и хотелось чего-нибудь дешевенького в утешение, хотелось услышать, как она скажет мягко: «Магазин ни при чем» – и этим развеет мои сомнения. Задай я Главный Вопрос, и в ответ мог бы получить либо смущенный отказ отвечать, либо смущенное молчание, либо смущенное признание; я не хотел ни первого, ни второго, ни третьего.

– Ты что же, думаешь, я ушла потому, что ты недостаточно крут для меня? Пожалуйста, не надо так плохо обо мне думать. – И снова она говорит это дружелюбно, тоном, знакомым мне по далекому прошлому.

– Не знаю. Это тоже приходило в голову – среди прочего.

– Среди прочего?

– Ну да, всяких очевидных вещей.

– Каких очевидных вещей?

– Не знаю.

– В таком случае эти вещи не очевидные.

– Да.

Снова молчание.

– С Иеном нормально складывается?

– Роб, прошу тебя, не будь как ребенок.

– При чем тут ребенок? Ты живешь с этим малым. Я всего-то хотел узнать, все ли у вас в порядке.

– Я не живу с ним. Я просто на несколько дней поселилась у него в квартире – поживу, пока не пойму, как мне быть дальше. И это касается только меня одной и никого больше. Постарайся это понять, хорошо?

Они всегда так говорят. Вечно утверждают, что это касается их одних. Готов поспорить на любые деньги: если бы в финале «Короткой встречи»[44] Силия Джонсон сбежала с Тревором Говардом, она бы тоже заявила мужу, что это касается ее одной и больше никого. Я выражаю недоверие к сказанному Лорой весьма неблагозвучным и неуместно комичным фырканьем, она готова засмеяться, но сдерживается.