Hollywood на Хане

В десятый раз достаю маленькое бритвенное зеркальце и изучаю "зону поражения"... Такого со мной не случалось уже много лет: с тех пор, как появились эффективные крема от солнца и мазь "Зовиракс". С грустной иронией рассматриваю свою траченную герпесом физиономию: губы, как у Анжелины Джоли… Её эти губы сделали популярной актрисой, но мне, я думаю, придётся рассчитывать только на свой драматический талант…

Ближе к вечеру, дождавшись небольшого окна в погоде, мы с Лешей выходим, и единственное утешение, которое я нахожу для себя в этом бесславном мире, это факт, что выход этот - последний...

Вскоре, погодное окно закрылось, и порывистый нервный дождик забарабанил по капюшону ледяными пальчиками. Тропы на нижнем склоне поплыли, как смытая слезой косметика, и мы петляем, отыскивая полустёртые следы и прокладывая новые серпантины. Я впал в прострацию, - отключил мозг и погрузился в счёт шагов, который обнуляю на каждом очередном повороте, поскольку результат не имеет значения... скорее бы всё кончилось… Стараюсь ни о чем не думать: ни о тяжёлых пластах мокрого снега, застывших на старте выше по склону (надо бы побыстрее, но нет сил и на медленно…), ни о слабости в ногах и пульсирующей боли в губах и под подбородком (то ли ещё будет завтра…), ни об этом самом «завтра»… о нём – в особенности…

Готовим ужин в сырой палатке. Лёша почти ничего не ест и жалуется на проблемы с желудком, - только этого нам не хватало... Заползаю в спальник, сворачиваюсь калачиком, прикладываю прохладную материю к пылающей губе, отключаюсь…

Тормошат, тревожно шепчут, возвращают в этот бессонный, беспощадный…

- Ян!.. Я-ан… Извини, что бужу… Фонарик можешь дать?

- Что случилось?..

- Желудок…

Нащупываю фонарь, Лёша осторожно переползает через мою голову к выходу…

Только задремал – переползает обратно…

- Ну, как ты?..

- Понос, блин… Только этого не хватало…

- Может пройдёт до утра…

- Угу…

Сворачиваюсь калачиком, прикладываю прохладную материю к горящей губе, отключаюсь…

Тормошат, тревожно шепчут… Мучительно всплываю, нехотя выглядываю в щёлочки глаз…

- Извини… Фонарик можешь дать ещё раз?..

- Снова?.. А твой где?..

- Где-то в рюкзаке… В тамбуре…

- Держи… Забери его к себе, ради бога…

Сворачиваюсь калачиком, прикладываю прохладную материю к горящей губе, отключаюсь…

Ещё два раза через меня переползают в течение этой ночи… И два раза – обратно… Но хоть фонарик больше не просят…

Наступило утро. Это было мерзкое больное утро, я хорошо его запомнил, и я очень надеюсь, что в моей жизни больше не будет таких утр.

Мы с Лёшей собрались с силами и вышли, и даже успели отойти метров на десять в сторону перильных верёвок, как вдруг лицо его приняло озабоченное выражение, и он остановился.

- Снова?.. -

Он удрученно кивнул головой:

- Не жди, я выйду чуть позже.

Мучение вверх по гребню было продвижительным... или наоборот... Мысли путались, бегали по кольцу, рвались, где тонко, - я ничего не соображал, только знал, что мне совсем плохо, и что так я никуда не заползу... ни в какой второй лагерь, я имею в виду... В тоске и отчаянии я скользил взглядом вдоль этого бесконечного гребня, в котором сострадания к моим проблемам было не больше, чем в нижней челюсти акулы... Пережуёт и выплюнет. Я не чувствую в себе сил продолжать. Проклятый вирус лишил меня сил, сделал мои ноги ватными, выпил из меня остаток энергии. Эта тварь размножается за мой счёт, - за счёт моего восхождения...

Я смотрю на изрытые оспой склоны, на оголённый камень и замордованный ветрами снег, на сопли льда, свисающие с грубых гранитных подбородков, на подслеповатые облака, наощупь переваливающие через горный хребет - вся эта черно-белая кинолента сдана Богом в архив миллионы лет назад... Что я забыл тут? Что за странное безумие - прийти в это царство смерти, где каждый камень - отрицание тепла, жизни, любви... В этом нет НИЧЕГО: посмертный портрет ледника в траурной раме скал, да завывания вечно голодного ветра. Задворки мира, куда Бог сгрёб в гигантские кучи весь тот хлам, который остался от Сотворения... Здесь не происходит даже гниения, - последнего из свидетельств жизни...

Но, когда я смотрю вниз на лагерь, я понимаю, что не могу повернуть назад: я не могу стать первым повернувшим... И дело, конечно же, не в вершине, - в гробу я видел в тот момент все вершины мира!.. - дело в самолюбии, в одном только самолюбии... В конце концов, плохо тут всем, так почему же именно я стану первым, кто повернул назад?.. Стиснув зубы и смирившись с неизбежностью многочасовой пытки, я продолжаю ползти вверх. Пусть это займёт целый день - я всё равно выползу во второй лагерь. А там - придёт новый день, в котором, кто знает, возможно, всё окажется иначе.