Hollywood на Хане

Я гуляю по Москве так, как не гулял никогда в жизни – в полнейшем безотчетном одиночестве. Я обвёл круг по Садовому Кольцу и не торопясь заштриховываю его, отдавая предпочтение улицам знакомым и ностальгическим. Не в том смысле, что в них протекала моя молодость – она протекала совсем в других местах и на иных широтах, – а в смысле культурном и литературно-историческом. Я прогуливаюсь не по переулкам, площадям и проспектам, но по неподвластным Альцгеймеру бардовским песням, по страницам книжек, залистанных насмерть в годы щенячьей юности, по «Москва слезам не верит», по «… а сейчас Горбатый!..» – по всему этому пёстрому конгломерату, который оставляет за собой река времени, и, судя по неожиданному обилию и мощи обнажившихся залежей, устье моё уже недалеко – не пора ли готовиться к впадению в прозрачные заливы вечности?..

Я питаюсь блинами и наблюдаю жизнь столицы, занося приметы нового и печати старого в маленькую оранжевую книжицу, предвидя, что пока я продерусь к своему тихому писательскому досугу через тернии бытовухи и адские кущи рабочих будней, от ярких моих впечатлений останется лишь выгоревший до полной фригидности черно-белый дагерротип (так оно и вышло).

Москва поразила меня в некоторых – сразу в нескольких - аспектах.

Прежде всего, в этой северной, якобы, столице, заморозившей в своё время насмерть не одно иноземное войско, было душно и потно, как в летнем Тель-Авиве: хотелось раздеться до пупа, как минимум, хотелось принимать душ наружно и мороженное внутрь, хотелось опахала.

Затем, поразил меня имеющийся тут в наличии и наличность явно имеющий человеческий материал.

В Москву стекается всё лучшее, что есть в России, и это сразу заметно. Лучшее в плане эволюционном, натурально-историческом, дарвиновском, я бы сказал, - всё энергичное, смышленое, зубастое, на худой конец – длинноногое… Всё, что только есть в этой стране конкурентоспособного, всё, что обладает товарной стоимостью, центростремится в эту гигантскую, беспокойную воронку. Новомосквичи молоды, стройны, целенаправленны. Новомосквички половозрелы с рождения, ослепительно белокуры, незаморочены, длинноноги, голубоглазы и полногубы… Непривычный к столь плотным красотам залётный гость петляет, шалеет, сшибает столбы и мусорные баки, подвергает себя опасностям ДТП, и т.п., и т.д. … Одинокими вечерами он рассеян, задумчив и подолгу массирует затекшую за день шею.

На Арбате дождь. Перемещаюсь короткими перебежками от лотка к лотку, владельцы которых не рискуют шугануть потенциального, хоть и маловероятного покупателя. Арбат не шумен, малолюден против ожидаемого, заматрёшен сверх всякой меры. Промотав на нём излишек свободного времени, ныряю в Метро и выныриваю на Цветном Бульваре – а вот и клоуны, которые остались!.. - где у меня назначена встреча с моей киногруппой – волнующий момент первого знакомства с людьми, с которыми мне предстоит провести далеко не медовый месяц на Северном Иныльчеке. Историческая встреча была назначена в Кафе Хауз. Запомните это место: Кафе Хауз на Цветном Бульваре. Не позжее второго пришествия там появится соответствующая мемориальная табличка.

Я появился за пять минут до назначенного срока и оказался третьим. За столом уже сидел мгновенно узнанный по фотографиям (о, Одноклассник.ру!..) Алексей Рюмин - главный наш затейник и проказник, автор проекта и продюсер. Рядом с ним был опознан - большей частью методом исключения - оператор Валерий Багов, который показался мне человеком серьёзным, уравновешенным, отстранённым, себе на уме. Похож на нашего премьера Эхуда Ольмерта, но не в пример здоровее лицом и телом. Он присматривался ко мне с прохладным, несколько ироническим любопытством.

Лёша Рюмин – в процессе переписки мы довольно быстро сошлись с ним до приятельской фамильярности – был приветлив, лёгок в общении, широко и открыто улыбчив. Скажем прямо – лёгок и улыбчив не по-российски, не по церковно-славянски… Ничего таёжно-каменноугольного, косолапого, бурильско-норильского, ничего, что дало бы мне повод самодовольно упиваться оправдавшимися предубеждениями…

Четвёртым появился Александр Коваль – ещё один высотный наш оператор. Когда я наводил интернетные справки о своих будущих подельниках и соучастниках, я обнаружил себя в почти легендарной компании: безумная эпопея с эльбрусским «лендровером», трагичное восхождение на Лхоцзе по Южной стене… Забавной особенностью назревающей киноэкспедиции было то, что её «спортивный состав» - а это, собственно, я да Лёша – заметно уступал во всех горовосходительских качествах кинооператорам, хотя обычно дело обстоит, как я понимаю, совсем наоборот.