– Что передать? Будет третий? – предположил Перри, и она поняла: он боялся, что эти двое – де Брюйн и Али Хамза – собираются встретиться с кем-то еще.
– Мало времени. Просто расскажи, – повторила Кэрри и закончила разговор. Надо передать Саулу: человек, которому де Брюйн продает инфу и от которого ее получает, это Али Хамза. Ей самой предстояло поторопиться, чтобы успеть на конференцию, куда приедут и де Брюйн, и вице-премьер Мохаммед Али Фадель, и генерал Алленфорд.
– Давай назад в чайную, – поторопила она Верджила, снова сверяясь с часами. Время было почти на исходе.
Верджил развернул курьерский фургон и направился к площади Эс-Сида. Миновав кольцевую, выехал к чайной; парковочное место нашлось метрах в пятидесяти от самого заведения.
– Ничего не понимаю, – признался Верджил, когда они остановились.
– А ты подумай: почему они подобрали Хамзу здесь, в шиитском районе? Да просто он тут с кем-то встречался. Эти ребята куда ловчей, чем я думала.
Кэрри приготовилась выйти из фургона. Впереди было самое сложное: в чайную пускали только мужчин, женщин – очень редко. Эти правила отношения полов на Ближнем Востоке порой делали работу невыносимой, доходило до глупостей. Кэрри достала из сумочки «глок-26» и передернула затвор. Снова убрала пистолет.
– Смотри, – сказала она Верджилу. – Встретились они с Хамзой здесь, в шиитском районе, где его не заметил бы никто из знакомых. Сунниты сюда не суются, представители коалиции – тоже. Их тут ждет верная смерть.
– Ну да, смысл есть.
– Однако почему именно здесь, в этой чайной? В принципе, чайная – нормальное место для встречи, но я думаю так: наш друг Али, который, как выяснилось, тоже некто вроде «крота», встречался тут с кем-то еще. Он работает на два фронта. А наш друг де Брюйн, который за лишний доллар матери родной глотку перережет, сливает инфу обоим лагерям: «Аль-Каиде» и «Армии освобождения исламского народа», с одной стороны, и иранцам – с другой.
– Дьявол, теперь-то все становится на места. Иначе зачем Али рисковать и приходить в эту часть города. – Кэрри уже хотела покинуть салон, и Верджил сказал ей вдогонку: – Только давай быстрее. Средняя продолжительность жизни человека с моей внешностью тут не очень большая. Того и гляди тачку нам заминируют.
Надев вуаль, Кэрри глубоко вдохнула и вошла в чайную. Шанс, что человек, с которым Али Хамза встречался – если встречался – еще здесь, был очень мал.
Внутри на нее сразу уставились посетители: мужчины за голыми деревянными столиками, кто в костюмах, кто в туниках и арафатках, с четками. Большей частью тут были простые трудяги. Из-за стойки навстречу Кэрри вышел иракец в фартуке.
– Что вы здесь делаете, госпожа? – спросил он по-арабски. – Женщинам сюда нельзя.
–
– Здесь такого человека не знают, госпожа, и вам сюда нельзя, это харам. Уходите. – Хозяин махнул рукой в сторону двери. На стене Кэрри заметила фотографию в рамке: мечеть, а понизу небольшая надпись арабской вязью. Вроде как сувенир, такие по всей стране продают в молельных домах. Направляясь к двери, Кэрри прищурилась, чтобы получше разглядеть изображение.
Это была мечеть с золотыми воротами, с единственным золотым минаретом и куполом. Подпись под снимком гласила: «Мавзолей имама Резы».
– Тысяча извинений, брат, – сказала Кэрри, слегка поклонившись человеку в фартуке, тогда как разум ее заработал на бешеных оборотах. – Да простит меня Всевышний.
На улице она забралась назад в фургон и жестом велела Верджилу трогать. Вслед им смотрела сотня глаз.
Что-то мечеть на фотографии ей напомнила. Нечто, что Кэрри узнала давно, еще когда училась в колледже, познавая культуру Ближнего Востока. Что именно? Кэрри порылась в закоулках памяти. Где расположена эта мечеть? Кэрри мысленно перенеслась в холодный день, когда сидела в принстонской библиотеке и рассматривала фотографию на странице книги. Ну конечно! Мечеть не в Ираке, она в Иране. Ее построили в честь мученика-шиита, восьмого имама, Резы. И посетители чайханы – скорее всего, двунадесятники.
Шииты-двунадесятники верят в Двенадцатого, или Сокрытого, имама, Мухаммада аль-Махди. «Махди» значит «мессия». Согласно шиитской традиции, он родился в 869 году и, предположительно, так и не умер. В Судный день Махди покинет убежище и, взяв в руки меч Божий, покарает неверных. Двунадесятники же составляли стержень «Революционной гвардии», ключевых фигур иранской власти, поддерживающей Муктаду ас-Садра и «Армию Махди».