HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

Помнится, в фильме «Любимая женщина механика Гаврилова», актер Светин говорил: «Худшее место на Земле – Баб-эль-Мандебский пролив». Ошибался актер. И режиссер со сценаристом ошибались. Кораллы, солнце, море теплое… Были, знаем.

А вот я был в худшем месте на Земле.

Подводники, космонавты, летчики, ОВРовцы – конечно. Герои. Как и все остальные, моря бороздящие. Но есть и большие герои.

Отдаленные гарнизоны отличаются только размерами. Уклад везде один. Одни больше, другие меньше. Те гарнизоны, что меньше – хуже.

Но один отдаленный гарнизон я забыть не могу. Всем, кто там жил, не служил, а жил, подчеркиваю, надо было давать звание Героя Советского Союза. И Героинь. Это – мыс Лопатка на Камчатке. Дом на восемь семей: четыре офицера, четыре мичмана, восемь женщин, 12 детей, казарма на два десятка матросов, штабик, пункт управления ГАК. Все это на 16 сотках, если с дачными участками сравнивать, чтоб понятнее было. Сопки вокруг, пятачок между домами и морем, на нем все и стоит. А на уставшее побережье прибой шестиметровый накатывает. И ревет. И нет покоя ни днем, ни ночью. Шестиметровая волна берег не лижет – рушит, грызет. Со злобой и ненавистью. И спасения от него нет. Все звуки поглощает, только себя слушает. Его рев слышно дома, сквозь закрытые окна и двери. На улице он просто оглушает… Говорить невозможно. Только кричать. И я впервые понял, зачем нужны беруши – чтоб с ума не сойти. Их в этом поселке носили все, даже дети. И все не разговаривали – кричали.

У Паустовского, кажется, было что-то про ветер в Новороссийске. Тяжело, мол. Тягостно. В зимние месяцы народ не выдерживал и то ли стрелялся, у кого пистолет был, то ли вешался. Сраные интеллигенты… Три месяца выдержать не могли. А здесь весь год прибой. И ни минуты покоя. И жестко, и оглушающе, и постоянно, и ежесекундно… И тишина – счастье, доступное только акустикам, когда они свои наушники надевали, другие звуки слушая… И покой только раз в год – в отпуске. Только люди и там кричат, как глухие, с другими общаясь. И теща пугается крика зятя, а тот не замечает, что неадекватно разговаривает. Хотя ему от этого польза – теща боится и уважает.

А подруги моряков молчаливы, терпеливы и не жалуются маме. А голос внука так громок, что уши закладывает…

Рев прибоя перекрыл даже шум винтов вертолета, который доставил в поселок 5 января Деда Мороза со Снегурочкой, хор Снежинок, председательшу женсовета с подарками и меня.

Нас ждали. Уже пять дней. Особенно дети. Новый год, все-таки… Кривая сосенка, украшенная гирляндами огней и самодельными игрушками, наконец-то засветилась. А у детей в ушах были беруши. И каждую реплику приходилось подавать дважды, пока дети по губам разберут, в чем веселье, и среагируют, и закричат: «Елочка, зажгись!»

Маленький мальчик Саша с диатезными щеками, которому понравилось мое новое лицо, ерзал у меня на коленях и кричал в ухо, пока его мама раздавала подарки: «Велтолет – доблая зелезная птиса! В ней вкуснятины много! Дазе хлеб есть! И конфеты. А белый, он с песенью, ее мама слезает. А селный – халосий, но я белый люблю. Велтолет – не то, се эти цайки и бакланы. Бутелблот из лук вылывают, когда мама отвелнется. И хосет в глаз клюнуть. Гадкие пенсы. И плибой плахой и нехолосий. И сумит. И слизывает. Он Лену в плошлом году слизнул, пока мамы кличали, отвлеклись. А у нее такое класивое класное пальто было. Не наели… Ее мама долго плакала. А мне ее коляска досталась. И я узе бальсой. Потому сто я к плибою не хозу.

И Дед Молос холосий… А я стесняюсь танцевать. А ты останесся? Или ты птенцик велтолета и с ним улетишь? Возьми меня с собой, а? А то у меня уски сильно болят. Мама говолит, от плибоя… Ой, смотли, Снегулоцка!»

Я сдерживал слезы и вспоминал сына Валерки Ткачева, который в аэропорту Домодедово в три своих года впервые в жизни увидел воробьев и гонялся за ними с криком: «Какие красивые птички!»

Он на Камчатке только ворон видел, воробьев там нет.

Потом Саша спрыгнул с колен и ушел к зовущей его жестами маме. А после присоединился к хороводу.

Я вышел покурить и незаметно утереть слезу.

На входе в бухту в прошлом году затонула баржа с бетонными плитами, из которых должны были построить дом для очередных «счастливцев»… Доставка чего-либо морем исключалась. Продукты тоже вертолетом, а магазина просто нет. Лавка матросская. И работы нет. Особенно по специальности. И врача тоже нет, когда дите заболеет. Или гинеколога.

И летных дней в году на Камчатке не больше сотни по погоде…

И выйти с коляской, подаренной соседкой, некуда – сзади сопки подпирают, снизу прибой безумный. Водяная пыль постоянно стоит от волн, рушащихся на берег с диким шумом. На коляске – кусок целлофана. Чтоб дите не намокло. И не слышно, плачет дитя или нет…