Именно в этой перспективе мы рассмотрим теперь спор о чрезвычайном положении между Вальтером Беньямином и Карлом Шмиттом. Тайное досье этого спора, который в разных формах и с разной интенсивностью разворачивался между 1925 и 1956 годами, не слишком объемно: в него входят цитаты из «Политической теологии», приведенные Беньямином в его «Происхождении немецкой барочной драмы»; его curriculum vitae
1928 года и письмо Шмитту, написанное в декабре 1930 года, которые свидетельствуют об интересе и восхищении «фашистским публицистом–правоведом»[152] и которые всегда казались скандальными; кроме того, сюда попали цитаты и отсылки к Беньямину в книге Шмитта «Гамлет и Гекуба», изданной через 16 лет после смерти еврейского философа. Позднее это досье увеличилось за счет публикации в 1988 году писем Шмитта Визелю, написанных им в 1973 году, где Шмитт утверждал, что его книга о Гоббсе[153] 1938 года задумана как «ответ Беньямину… который никем не был замечен»[154].В действительности это тайное досье является более объемным, и нам его еще предстоит исследовать. Мы постараемся показать, что на самом деле в качестве первого документа в досье необходимо внести не толкование Беньямйном «Политической теологии», а прочтение Шмиттом эссе Беньямина «Критика насилия» (1921). Эссе было опубликовано в 47–м номере журнала Archiv für Sozialwissenschaften und Sozialpolitik, соредактором которого был Эмиль Ледерер, в то время профессор Гейдельбергского университета (а позднее Новой школы социальных исследований в Нью–Йорке) и один из близких друзей Беньямина. Следует обратить внимание на то, что между 1924 и 1927 годами Шмитт не только публикует в Archiv многочисленные эссе и статьи (среди которых и первая версия «Понятия политического»). Внимательный анализ его заметок и библиографии к его работам показывает, что уже с 1915 года Шмитт был постоянным читателем этого журнала (он цитирует, среди прочих, номер, предшествовавший тому, в котором появилось эссе Беньямина). Будучи постоянным читателем и одним из авторов Archiv, Шмитт вряд ли не заметил такой текст, как «Критика насилия», который, как мы скоро увидим, касался фундаментальных для него вопросов. Интерес Беньямина к шмиттовской доктрине суверенной власти всегда считался скандальным (Таубес определил однажды письмо, написанное Беньямйном Шмитту в 1930 году, как «мину, которая могла бы взорвать всеобщее представление об интеллектуальной истории Веймара»[155]). Пересмотрим этот скандал и попытаемся прочитать теорию суверенной власти Шмитта как ответ критике насилия Беньямина.4.2.Цель эссе Беньямина — утвердить возможность насилия (немецкий термин Gewalt
означает также и просто «власть») абсолютно «вне» (außerhalb) и «за пределами» (Jenseits) права, которое как таковое могло бы разрушить диалектику между насилием, которое устанавливает право, и насилием, которое это право поддерживает (rechtsetzende und rechtserhaltende Gewalt). Беньямин называет эту форму насилия «чистым насилием» (reine Gewalt) или «божественным насилием», а в человеческой сфере — «революционным насилием». Существование насилия за пределами права воспринимается самим правом как угроза, с которой невозможно примириться и которую ни в коем случае нельзя допустить; и это происходит не потому, что цели такого насилия несовместимы с правом, а «просто по причине его существования за пределами права»[156]. Задача беньяминовской критики — доказать реальность (Bestand) такого насилия:Если насилию гарантируется реальность также и за пределами права, в качестве насилия чистого и не опосредованного, то этим демонстрируется также возможность революционного насилия, это имя мы должны приписать высшему проявлению чистого насилия со стороны человека[157]
.Собственно характер этого насилия заключается в том, что оно не устанавливает и не поддерживает право, но отменяет его (Entsetzung des Rechts)
и таким образом кладет начало новой исторической эпохе.В своем эссе Беньямин не упоминает чрезвычайное положение, несмотря на то, что использует термин Ernstfall
[158], который у Шмитта появляется в качестве синонима Ausnahmezustand. Но в тексте присутствует другой технический термин из шмиттовского лексикона: Entscheidung — решение. Право, пишет Беньямин, «признает определенное местом и временем решение в качестве метафизической категории»[159]; но этому признанию соответствует в реальности только «странный и деморализующий опыт крайней неразрешимости всех правовых проблем (die seltsame und zunächst entmutigende Erfahrung von der letztlichen Unentscheidbarkeit aller Rechtsprobleme)»[160].4.3.