Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь

Настоящая работа касается именно этой скрытой точки пересечения юридическо–институциональной и биополитической моделей власти. Среди своих вероятных результатов она должна была зафиксировать именно следующие: что эти два направления анализа не могут быть отделены друг от друга и что включение голой жизни в сферу политического составляет первоначальное — хоть и потаенное — ядро суверенной власти. Можно даже сказать, что производство биополитического тела и является подлинной деятельностью суверенной власти. В этом смысле биополитика — по меньшей мере такая же древняя, как и ситуация суверенного исключения. Таким образом, помещая биологическую жизнь в центр своих расчетов, современное Государство всего лишь проливает свет на тайные узы, соединяющие голую жизнь и власть, постоянно утверждая свою связь (ибо эта прочная связь между современностью и архаикой обнаруживается в самых разнообразных сферах) с самым древним из arcana imperii[20]. Если это действительно так, то необходимо заново внимательно обдумать смысл аристотелевского определения полиса через оппозицию жизни

(zèn) и благой жизни (eu zèri). На самом деле эта оппозиция является одновременно и включением первого во второе, голой жизни в жизнь в ее политическом измерении. Детальному исследованию в аристотелевском определении подлежат не только, как это делалось до сих пор, значение, способы и возможные сочетания «благой жизни» в качестве télos[21] политического; необходимо скорее спросить себя, почему западная политика строится прежде всего на исключении из себя (являющемся в то же время включением) голой жизни. Каковы отношения между политикой и жизнью, если последняя оказывается тем, что должно включаться в политику посредством исключения из нее?

Структура исключения, которую мы описали в первой части настоящей книги, представляется, с этой точки зрения, конститутивной для западной политики, и утверждение Фуко, согласно которому для Аристотеля человек есть «живущее животное, способное, кроме того, к политическому существованию», должно быть, следовательно, дополнено, поскольку вся проблема здесь и заключается в значении этого «кроме того». Любопытная формулировка «возникшее ради потребностей жизни, но существующее ради достижения благой жизни»[22]

может быть прочтена не только как включенность возникновения (ginoméne) в существование (oûsa), но и как включающее исключение (exceptio) zoé в полисе, как будто бы политика и есть то место, где жизнь превращается в благую жизнь, и объектом, подлежащим политизации, является именно сама голая жизнь. Голая жизнь обладает в западной политике парадоксальной привилегией — на ее исключении люди основывают свое государство.

В таком случае не случайным оказывается тот факт, что «Политика» в одном отрывке определяет надлежащее место полиса как переход от звука к смыслу, к языку. Связь между голой жизнью и политикой — это та же самая связь, которую метафизическое понимание человека как «живого существа, одаренного речью», усматривает в отношении, существующем между phoné[23] и logos[24]:

Один только человек из всех живых существ одарен речью.

Голос выражает печаль и радость, поэтому он свойствен и остальным живым существам (поскольку их природные свойства развиты до такой степени, чтобы ощущать радость и печаль и передавать эти ощущения друг другу). Но речь способна выражать и то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо. Это свойство людей отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т. п.

А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства[25].

Вопрос «каким образом живое существо одарено речью?» полностью соответствует вопросу «каким образом голая жизнь живет в полисе?». Живое существо одарено речью, из которой оно удаляет и в которой в то же время хранит свой голос, таким же образом, каким оно живет в полисе, позволяя исключить в его рамках свою голую жизнь. Политика представляется, таким образом, как структура, в прямом смысле фундаментальная для западной метафизики, поскольку она находится в месте стыка живого существа и логоса. «Политизация» голой жизни и есть высшая метафизическая задача, в которой решается человечность живого человека, и современность, беря на себя эту задачу, всего лишь провозглашает свою верность основной структуре метафизической традиции. Фундаментальной категориальной парой западной политики является не оппозиция друг / враг, а голая жизнь / политическое существование, zoé/bios, исключение / включение. Политика существует потому, что человек — живое существо, которое отделяет от себя и противопоставляет себе посредством языка свою собственную голую жизнь и в то же время остается связанным с ней через включающее исключение.