I

Ведь на самом деле то, что она ожидала от этой ночи, это разрубить все концы, связывающие её с

прошлым, чтобы не отягощать более никогда себя правом думать о стороне, и она хотела сделать

это уже как можно скорее.

- Вам больно, - остановился Клеман, видя, как по её щеке скользнула слеза.

- Да, мне больно, - прошептала Готель, - но прошу вас, не останавливайтесь, не

останавливайтесь.

Ноябрь осыпался на улицы желтыми листьями, и сухими солнечными вечерами Готель

выходила прогуливаться вдоль леса безо всякого дела. Она раскидывала сапогами сухую листву и

с наслаждением вдыхала её аромат; смотрела на свою левую руку и думала, что сестра Элоиза,

написав в каждом кольце "Во мне верность", вложила в них как раз ту прекрасную и глубокую

силу, в мудрости которой так нуждалось её некогда истерзанное сомнениями сердце.

"Удивительная женщина, - усаживаясь под дерево, размышляла Готель, - ты думаешь, что она

оставляет тебя одну посреди парка, а она идет и создает чудо, именно то чего ты просила и даже

лучше".

Проходя через центральный остров, Готель заходила в церковь Святого Стефана, где

венчалась с Клеманом, всего на несколько минут, каждый день. Это стало для неё необходимым

ритуалом и помогало держать свои страсти в узде. Она молилась Всевышнему о прощении за

грехи и нечистые мысли, которые бродили за ней тенью, и сжимала левую руку, пока боль,

причиняемая кольцом, не проникала ей прямо в сердце.

VI

За несколько лет улица, в которой жили Готель и Клеман, заросла цветочной аркой. Она

спускалась под ноги прохожих зеленой копной и, в то же время, стремилась своими лиловыми

руками по натянутым веревкам между мансардами Готель и Гийома.

- Я всегда говорил своей жене - самые красивые женщины Парижа живут в нашей улице. Ваш

хлеб, мадам Сен-Клер, - разговаривая, Гийом щедро размахивал руками, как и положено продавцу,

знающему цену хорошему комплименту, - и передайте это месье Клеману, хотя он знает.

Готель всегда было смешно оттого, как разговаривают люди в Париже. Даже когда они

выказывали недовольство, их манера говорить о том, надувать щеки, покачивать головой и

разводить руками, комично уничтожала проблему или наоборот, придавала самому ничтожному

пустяку размеры поистине колоссальные.

Готель отправлялась в Аржантёй. Именно там сейчас находилась сестра Элоиза, с которой

она, время от времени, встречалась обсудить какие-то свои проблемы. А поскольку монастырь

был значительно ближе, чем аббатство Паркле, Готель пользовалась таким случаем всегда охотно.

К тому же, её всегда посещало теплое чувство ностальгии, когда она туда приезжала, и хоть

монастырь и казался в несколько раз меньше, чем десять лет назад, когда она попала туда еще

девочкой, но поляны и лес вокруг имели свой незабываемый, особый аромат.

- Вы еще шьете? - спрашивала аббатиса.

- Это помогает отвлечься, - отвечала Готель, - порой это превращается в самое волнительное

переживание. Это забавно, учитывая, что я всегда искала покоя; например, когда плакала с

Раймундом и не находила себе места от его незрелых слов. А с Клеманом так тихо. Мы не будим

друг друга страстями не взойди солнце, и я не помню, когда последний раз плакала. Жизнь с

Клеманом, даже в самые эмоциональные моменты, не больше чем раскачивание в колыбели.

Сестра Элоиза невидимо улыбалась, глядя, как с возрастом меняется человек, и согласно

опускала глаза на слова своей, уже бывшей, подопечной.

- Можно вопрос? - спросила Готель.

- Да, - со внимание отозвалась аббатиса.

- Почему вы тогда отказали мне, не позволив принять монашеский обет?

Этот вопрос всплыл почему-то и необъяснимо. Может быть оттого, что само их общение

приобрело со временем более доверительный характер; а может быть оттого, что вопрос этот

попал под руку, как некогда не закрытый, способный теперь несложно поддержать разговор или

даже заполнить паузу. Сестра Элоиза рассмеялась:

- Ты ведь только что сама себе ответила на него, Готель. Ты - натура страстная, а теперь

представь себе колыбель, только которая не раскачивается.

И Готель представила. Она видела эту колыбель уже много лет. Колыбель, которая не

раскачивается. Но теперь она знала, что проблема была в ней, поскольку год назад Констанция

благополучно родила Раймунду первенца.

- Но ты ведь после не переживала от того, что не стала монашкой? - вмешалась в её мысли

аббатиса, - ты все еще чувствуешь себя одинокой?

- Вы правы, - очнулась Готель, - маловероятно, что я, будучи монашкой, обрела бы покой,

учитывая, что моя душа тогда просила совершенно иного. Давно стоило смериться со страстью,

пульсирующей в сердце, ведь она просто провоцирует жить, ведь так? И кормить её все равно, как

пытаться собаке догнать свой хвост. Я, видно, тогда надеялась, что смогу со временем создать

мир, где буду чувствовать себя как дома, - рассуждала она, - но люди проходят, даже те, кто был

очень близок; все они идут своей, совершенно не ведомой тебе дорогой.

- А Клеман?