...И белые тени в лесу

Тогда она удивилась и написала:

«Правда?»

– Ну да, никакого особого сходства нет.

«А все говорят, что мы очень похожи».

– Не знаю, может, и так. Ты поэтому так хотела увидеть картину?

Она не ответила, и я заговорила о другом, но Розильда не слушала; она написала:

«Есть и другие портреты моей матери».

– Да? Я не видела.

«Их нельзя вывешивать на стены. Папа хочет, чтобы мы ее забыли».

Покачав головой, она вопросительно посмотрела на меня. Розильда ждала, что я на это отвечу.

Она была взволнована и, потянувшись к блокноту, написала:

«Нельзя же забыть человека только потому, что его портреты куда-то спрятали!»

Конечно, нельзя. Все это как-то странно.

Она написала:

«Портреты отца висят повсюду. Только от этого я его лучше не запомню».

Розильда провела меня по всему замку, показывая портреты Максимилиама Стеншерна. Огромные картины висели везде, но лица на них были мне незнакомы, раньше я не знала, кто из этих людей отец Розильды. К некоторым рамам были прикреплены таблички с именами. Но обычно я не смотрела на эти портреты – как-то неуютно себя чувствуешь среди всех этих людей, чьи-то глаза непрестанно смотрят на тебя со стен.

Максимилиам Стеншерна был настоящим воином, как в старые времена, на большинстве картин он был изображен в парадной форме. Выглядел он молодо. Бодрое лицо с большими веселыми глазами. Дети почти на него не похожи. И Арильд, и Розильда в основном унаследовали материнские черты.

Розильда подолгу стояла возле каждого портрета.

«Я его не узнаю, – написала она. – В моих воспоминаниях он выглядит совсем по-другому».

– Ты любишь своего папу?

Розильда не знала, что ответить; помахав блокнотом и карандашом, она написала:

«Когда была маленькой – любила. Но я так давно его не видела. Теперь он никогда не бывает дома».

– Ты по нему скучаешь?

«Теперь уже не скучаю».

– Может, он скоро приедет, – сказала я. Розильда сделала вид, как будто ей совершенно все равно, приедет он или нет. Она вызывающе посмотрела на его портрет и взмахнула рукой, словно хотела стереть изображение.

«Спрашивай!» – написала она в блокноте.

Я была озадачена. В каком смысле? О чем спрашивать?

«Давай же. Я сама этого хочу. Я хочу, чтобы ты меня расспрашивала!»

Я к такому была совершенно не готова. Я не понимала, чего она хочет, – наверно, я выглядела ужасно глупо. Она нетерпеливо схватилась за карандаш и порывисто написала:

«Просто спроси!!! Спроси меня!»

Я немного приободрилась и поинтересовалась, о чем я должна спрашивать.

«О моей маме. О ней никто никогда не говорит».

– Ты очень любила маму, да?

«А что, я ДОЛЖНА была ее любить?»

– Да нет, конечно, не должна.

Розильда словно взбунтовалась, и я почувствовала, что больше не владею ситуацией. Не так уж это и просто, когда от тебя требуют задавать какие-то вопросы. Я не совсем понимала, чего она ждет.

– Значит, ты ее не любила? Расскажи, почему?

Взглянув на меня, она написала:

«Я не говорила, что НЕ люблю ее. Просто спросила, ДОЛЖНА ли я ее любить».

– Вопрос довольно странный. Что ты имеешь в виду?

Розильда пожала плечами, и я поняла, что об этом она рассказывать не собирается. Вместо ответа она написала:

«Наша мама была для нас СЛИШКОМ хорошей».

– В каком смысле? Она что, притворялась хорошей? Изображала из себя мученицу?

«Ничего она не изображала. Так и было на самом деле! Нет никого чище и добрее нее. Это мы были недостаточно хорошими. Мы грешили. Чтобы освободиться от нас, ей надо было умереть. Тогда ей не пришлось бы от нас уходить. Понимаешь?»

– То есть она считала, что не может оставить вас, чтобы зажить своей собственной жизнью?

Розильда кивнула. Глаза ее почернели, она уже не казалась отчаявшейся – скорее, расстроенной.

– Ей действительно это было нужно? – спросила я. – Она же не хотела от вас уехать?

«Я думаю, что хотела. Но она понимала, что это смертный грех. И поэтому должна была умереть. Она была СЛИШКОМ хорошей для этой жизни!»

– Я этого не понимаю. Ведь в конце концов вышло то же самое? Вы остались без нее.

Розильда бросилась к блокноту.

«Нет! Неправда. Она нас не покидала. Она нас ОБЕРЕГАЕТ. Мертвые оберегают живых. Ты что, не знаешь?»

Что мне было на это ответить?

Я не хотела лишать Розильду этой веры. Такая красивая мысль – наверно, она примиряла ее с тем, что произошло. Но выражение ее лица говорило совсем о другом. Оно было горьким и желчным. Розильда снова кинулась к блокноту и стала яростно писать:

«Это моя ошибка. Я была злым ребенком. Я НЕНАВИЖУ ее. Но она не виновата. Все дело во мне. Нельзя любить человека, которого ты привел к смерти».

Побледнев, Розильда уставилась в пустоту. Мне стало страшно, слова буквально вырвались из меня:

– Нет, Розильда, никого ты не приводила к смерти! Расскажи мне, что произошло, почему ты думаешь, что убила свою маму? Давай поговорим!..

Наверно, я сказала слишком много. Розильда изменилась в лице, пока я говорила, она стала что-то писать, прежде чем я закончила, и ни с того ни с сего с ненавистью в глазах швырнула мне блокнот.

«Моя дорогая Берта! Что Вы о себе возомнили? Вы думаете, что Вам позволено говорить все, что угодно? Я не стану больше отвечать на Ваши вопросы!»