К первой корреспонденции у меня нет комментариев. А ко второй есть. Ясно помню, что «папа» встретил в море не соседа, а своего брата-близнеца, которого звали Мартин. Почему понадобилось трансформировать его в соседа? Думаю, продиктованная тогдашней предосторожностью литературная вольность, которую сейчас хочу исправить… Я слышал, что, когда Эстония вошла в СССР, капитан «Пальдиски», плавая под советским флагом, приходил в Ленинград, но братья не могли обняться: «папы» не было уже в живых. Он умер в море, на мостике…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Кто в будущее двинулся, держись,
Взад и вперед,
Взад и вперед до пота.
Порой подумаешь:
Вся наша жизнь
Сплошная ледокольная работа.
…13 января 1965 года в Центральном Доме литераторов собирались отметить 25-летие со дня спасения «Седова» изо льдов Гренландского моря. Я узнал об этом накануне от уже известного читателям Георгия Александровича Брегмана. Он позвонил мне и сказал:
— Слушай, Старков, ты хвастанул как-то, что ходил на «Сталине» за «Седовым»…
— Ходил, — сказал я.
— А в судовой роли ледокола, составленной на тот рейс, ты не значишься, я смотрел. И участникам похода, которых я спрашивал, фамилия твоя неизвестна.
— Известна — неизвестна, доказывать, трясти сохранившейся у меня мореходкой не собираюсь.
— А ты не залезай в бутылку. Если ходил, должен знать парторга экипажа, он же редактор многотиражной газеты, печатавшейся на «Сталине». Фамилия — Любович, красивая такая. Вот он во всех списках, в Указе о награждении, а найти самого не можем. Не знаешь его судьбы, куда девался?
— Знаю, — сказал я. — Сегодня утром виделся с ним, глядясь в зеркало, пока брился.
— Тебе бы все шуточки, Старков…
— «А. Старков» — мой литературный псевдоним, а фамилия, как ты выразился, красивая — Любович.
— Так чего же ты голову морочишь? Приходи завтра на юбилей.
В то время я еще не состоял в Союзе писателей и пропуска в ЦДЛ не имел. Я сказал об этом Брегману.
— Раздобывать тебе пригласительный билет уже поздновато. Пройдем по моему, он действителен на двоих.
Так я «проник» на торжественное заседание. Среди сидящих в президиуме увидел седовцев — Бадигина, Шарыпова, Токарева, — из команды «Сталина» никого, правительственную экспедицию представлял Папанин, который был ее начальником. В перерыве перед концертом, заметив, что Иван Дмитриевич очутился в фойе на полминуты не в окружении почитателей, я подошел к нему, назвался. Он глянул неузнавающе, сказал вяло: «Помню, браток, помню…», и тут же я был оттеснен желающими приблизиться, пробиться к знаменитому человеку. Отторгнутый от счастливчиков, я вдруг спиной ощутил направленный на меня взгляд, обернулся под его воздействием и увидел Анну Николаевну Белоусову, вдову моего капитана, с которой не встречался все эти 25 лет.
— Здравствуйте! — сказала она в такой интонации, будто и не было этой четверти века. — Игорек! — оборотилась уже к стоявшему рядом человеку лет тридцати пяти, и, если б не прозвучало имя, я счел бы его за воскресшего Михаила Прокофьевича. — Ты знаешь, Игорь, кто это?
— Конечно, — сказал сын, обращаясь ко мне. — Вы же бывали у нас когда-то. А мальчишечья память цепкая. Тем более что вижу вас каждый день…
Я не понял.
— На фотографии, висящей у нас в столовой, — сказала Анна Николаевна. — Миша там, вы. Снимались в Кремле, когда Калинин вручал ордена, помните?
— Этот снимок стоит и у меня в книжном шкафу.
— Вы надолго в Москву из Ленинграда?
— Я живу теперь в Москве.
— Живете здесь и не показываетесь? А мы вас нет-нет да и вспоминали…
— Брегмана спрашивали, — сказал Игорь. — Не знаю, говорит, куда пропал. А коль сам Георгий Александрович не ведает — кто же скажет?
Я рассказал, как «обнаружил» меня «сам» Брегман.
— Вот что, — сказала Анна Николаевна. — Исправляйтесь! Живем мы там же, на Суворовском, в Доме полярников. Только квартиру сменили. Номер шесть теперь.
Хожу к Белоусовым с портативным диктофоном, такой же у Игоря. Взаимно записываемся, сразу же известив друг друга о своих намерениях. У меня они — профессиональные. И Игорь тоже хочет писать об отце, собирает документы, разыскивает людей, знавших капитана. А я знал его не только по походу за «Седовым», плавал с Михаилом Прокофьевичем две арктические навигации (1939 и 1940 годы) и в Беломорскую кампанию.
С нами за столом — Анна Николаевна, не оснащенная никакой аппаратурой кроме памяти, часто отвлекающаяся в соседнюю комнату, к больному младшему сыну.