И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Миша смотрит на президента. Смотри-ка, думает он совершенно потрясенный, Трамбулл выглядит точно так же, как Клеменс Тролле в сиротском доме Ротбухена. Миша отчетливо помнит его, и то, что президент AMSAN Роджер Трамбулл выглядит точно так же, как пастор Тролле, утешает и успокаивает его, ах, родина, ах сладкоголосая птица юности! На стене позади пастора Трамбулла в позолоченной раме висит картина, написанная масляными красками, на которой изображен мужчина, очень похожий на него, — вероятно, его отец, думает Миша.

— Очень рад, очень рад, — руководитель сантехнического гиганта говорит доброжелательно и мягко, как Тролле, и смотрит Мише прямо в глаза. Это вселяет в Мишу уверенность и спокойствие. Теперь, действительно исполненный достоинства и уверенности в себе, он говорит:

— Я, со своей стороны, тоже очень рад, сэр.

Это мы сделали. Далее следует обычная церемония. Чай? Кофе? Кока-кола?

Никто ничего не хочет, это хорошо, так дело пойдет быстрее. И вот уже трое мужчин сидят в креслах за мраморным столом, на котором лежит множество бумаг. Следует вопрос о полете — спасибо, сэр, все было чудесно, — и о здоровье — спасибо, сэр, отлично.

— Хорошо, — говорит пастор Трамбулл. Миша уже не может отделаться от воспоминания о Тролле и о сиротском приюте, но это облегчает ему контакт, сразу начинается разговор на доверительном уровне. — Итак, Эрнест, доложите, как работает изобретение мистера Кафанке?

— Никак.

— Что вы имеете в виду, Эрнест? — спрашивает Трамбулл мягко.

— То, что говорю, Роджер. Оно не работает. Оно не стоит и пятидесяти центов. Мне жаль, мистер Кафанке. Ваше изобретение — это плохая шутка.

36

Теперь в святая святых тихо, мертвая тишина, кажется, что никто не дышит.

Пауза длится секунд десять. Потом все начинают говорить одновременно, перебивая друг друга.

— Это невозможно, мистер Кэмпбелл, мой клозет работает!

— Мне очень жаль, мистер Кафанке, но чего нет, того нет!

— Тогда вы сделали что-то неправильно!

— Мы сделали все точно так, как описано у вас в документации, — во всех четырех исследовательских лабораториях — я здесь в Нью-Йорке, коллеги в Чикаго, Хьюстоне и Лос-Анджелесе…

— Господа, господа, успокойтесь!

— Ваш клозет не работает, мистер Кафанке!

— Этого не может быть!

— И тем не менее это так!

— Возможно, — говорит Герман Вильке с улыбкой, — все дело в обострении NIH-комплекса?

— Возьмите ваши слова обратно, мистер Вильке! — возмущается Кэмпбелл.

— А что такое NIH-комплекс? — спрашивает Миша. — Сокращение от National Institute of Health?

— Браво, мистер Кафанке. Но NIH значит еще и Not invented here.

— Изобретено не здесь, — бормочет Миша, не понимая причину возмущения Кэмпбелла.

— Правильно, мистер Кафанке, — кивает головой Вильке. — Каждый, кто работает в области изобретений, ревностно следит за тем, где было сделано то или иное изобретение. И если оно сделано не в его лаборатории, не в его фирме, то он считает это изобретение не представляющим ценности, это и есть NIH-комплекс. То, что изобретено не здесь, не имеет ценности, это все ерунда.

— Немедленно извинитесь, мистер Вильке! Это чудовищное обвинение!

— О’кей, мистер Кэмпбелл, о’кей. Я извиняюсь. Разве у вас нет чувства юмора, мистер Кэмпбелл?

— Нет, если речь идет о моей репутации как специалиста!

— Но мой клозет должен работать! — орет Миша.

— Здесь не место для крика, — успокаивает его Трамбулл. — Вы сказали, у вас клозет не работал, Эрнест?

— Нет, не работал.

— А у вас работал, мистер Кафанке?

— Да, конечно. Иначе я не тратил бы столько сил на чертежи и описание.

— В этом что-то есть, мистер Кафанке, — говорит Трамбулл тоном пастора. — Конечно, вы никогда не строили клозет целиком, мистер Кафанке.

— Конечно, нет, мистер Трамбулл, у меня просто не было таких возможностей в Германской Демократической Республике! Но я, по крайней мере, сделал камеру, в которой с помощью бделловибрионов разлагаются экскременты…

— Кто?

— Что «кто», мистер Трамбулл?

— Кто разлагает экскременты?

— Бделловибрионы, сэр. Их наиболее активный тип.

— С ними мы и работали, — устало говорит Эрнест Кэмпбелл.

— И это не работало?

— И это не работало!.. То есть, реакция была слишком вялой.

— Что значит «слишком вялая», Эрнест? — спрашивает Трамбулл.

— Скорость реакции разложения слишком низкая для промышленной установки, сэр, — отвечает Эрнест, — так что это изобретение является именно тем, что я сказал, а именно, плохой шуткой.

— Я протестую! — кричит Миша.

— Мистер Кафанке, — мягко говорит Трамбулл, — расскажите нам, как вы вообще вышли на эти бделловибрионы? Может быть, у вас они были другие, чем у мистера Кэмпбелла?

— У нас были точно те же, Роджер, точно те же.

— Давайте послушаем мистера Кафанке, Эрнест!

И Миша начинает.

— У нас в ГДР были совершенно превосходные научные библиотеки, а я интересовался химией и физикой. Я много занимался в библиотеке Малаков Карл-Маркс-Штадта — сегодня он называется Хемнитц. И в журнале «Народно-демократическая агротехника» я наткнулся на очень интересное письмо читателя, мистер президент.

— Не надо «президент», просто Трамбулл.