И даже небо было нашим

— Но не до такой степени, — ответила она. — Он отказывался есть помидоры, потому что этих растений не было в Исландии, пока их не занесли туда люди. Очень жаль, говорил он, что вся еда на острове появилась вместе с людьми. Из этих соображений он питался исключительно отваром местной травы. Когда готовить этот отвар приходилось мне, я тайком добавляла в него мясо. Он, конечно, замечал это, но делал вид, что не замечает. В этот период он отличался удивительной уступчивостью. Я чувствовала, что запросто могу ранить или даже убить его какими-нибудь неосторожными словами. И такая хрупкость объяснялась не только его худобой. Но когда настало время войти в пещеру, после всех тренировок, после того как мы с Юргеном переделали его одежду так, чтобы она как можно плотнее прилегала к телу и сберегала тепло, когда мы намазали его рыбьим жиром, чтобы он легче проскальзывал между скал, — он был счастлив. И улыбался.

В тот день Джулиана тоже осталась ждать снаружи. Возможно, она уже простилась с Берном, еще до моего приезда, — я так и не спросила ее об этом. Моим проводником снова был Юрген. В этот раз я двигалась увереннее, чем накануне, и добралась до дальнего конца пещеры вдвое быстрее. Снова уселась на плоскую скалу в этой небывалой исповедальне с гулким эхом и позвала Берна.

Откликнулся он только на третий или четвертый раз, когда сердце у меня уже замерло от ужаса. Голос звучал глуше и дальше, чем вчера, словно за ночь он погрузился еще глубже в ледяную воронку, в которой, как мне представлялось, лежал среди кромешной тьмы.

Он не сразу произнес мое имя, сначала сказал:

— Здесь очень холодно.

Я спросила, не пробовал ли он пошевелить ногой или встать, но он не ответил, словно у него была гораздо более важная тема для разговора.

— Это не то приключение, которого я хотел, Тереза. Я хотел приключения с тобой.

На самом деле эти слова произнес не Берн. Берна там больше не было. За него говорил какой-то призрак, эхо его голоса, застрявшее в ловушке из льда и черного камня.

Потом несколько секунд был слышен только серебристый звон капель. И наконец Берн крикнул:

— Прости! — И это было последнее слово, которое он произнес, последний звук, которому удалось зацепиться за вершину скалы, пронестись сквозь расселину и долететь до меня. Словно он продержался всю ночь и все утро ради того, чтобы издать этот единственный крик.

После этого я звала и звала его, не знаю, сколько времени это длилось, пока рядом не появился свет фонаря, направленный мне прямо в глаза, и две руки, которые подхватили меня сзади, сомкнулись, и Юрген не понятно как, может быть волоком, извлек меня наружу, где мир продолжал существовать.

Джулиане удалось добиться от Юргена, чтобы экскурсии в пещеру, запланированные наутро, отменили, но был пик летнего сезона, и после полудня жизнь должна была вернуться в привычную колею. В три часа появилась группа из десяти человек, они гуськом прошли через лавовое поле, каждый в каске и с сапогами под мышкой. Сказали ли им, что в пещере кто-то застрял? И сейчас этот «кто-то» умирает?

Джулиана была рядом со мной, пока проводник объяснял им, как вести себя в пещере, повторял те же инструкции, которые я слышала вчера. Мне казалось, он украдкой наблюдает за мной, на случай, если я поведу себя неподобающе. Но я только подошла к проводнику, когда он закончил объяснения, и спросила, могу ли снова зайти в пещеру вместе с группой. Тут вмешался Юрген, он вел себя со мной мягко, но решительно. В пещеру зайдет его помощник и позовет Берна. Если тот ответит, меня проведут туда еще раз, чтобы я могла поговорить с ним.

Прошел час, а мне показалось, что еще больше. Я взяла веточку, окунула ее в ручеек, вырыла на дне ямку. Когда на вершине металлической лестницы появился проводник, — он спустился последним, пропустив вперед группу обессилевших, но сияющих от радости туристов, — то обратился не ко мне, а к Юргену. Он покачал головой, и я поняла, что Берн не откликнулся.

Мы вернулись к трейлерам и к джипу. Я села на заднее сиденье. Всю дорогу во мне кипела злоба на туристов за их веселость, за то, с каким бесстыдством они передавали друг другу плитку шоколада и в конце концов предложили ее мне. Но в этом не было смысла. Не было смысла и в самих туристах, и в моем гневе. Ни в чем больше не было смысла. Джулиана сидела рядом со мной, но от ее присутствия легче не становилось.

У меня больше не было причин оставаться в Исландии, и все же я поменяла билет на самолет, а потом сделала это еще раз. И провела в квартире, откуда была видна безмятежная поверхность озера Мюватн, в общей сложности две недели. Несколько дней я звонила отцу и спрашивала, сможет ли он поехать на ферму и заняться там огородом и всем остальным. Я не могла сказать, где я и что случилось, но он понял, что это связано с Берном, — по тому, как я заплакала, негромко и неудержимо. Он обещал отправиться на ферму уже на следующий день. Сказал, что, когда приедет, спросит у меня, что нужно сделать.