И дух наш молод

Родной мой дед Иван Дмитриевич, человек богатырского сложения, могучей силы, не курил, не пил. Славился как токарь первой руки, но работал и по другой специальности - клепальщиком турбинного цеха. До 1905 года был религиозным, глубоко верующим человеком. Веру эту расстрелял царь. После Кровавого воскресенья дед порубил все иконы и с тех пор уже не верил, как он сам говорил, ни в бога, ни в черта.

Жили мы за Нарвской заставой в Шелковом переулке. Небольшой деревянный домик - пять комнат-клетушек да кухня - еле вмещали многолюдное (три поколения) семейство Васильевых.

Самые ранние, можно сказать, первые мои воспоминания связаны с... гудками. Я научился различать их примерно к пяти годам. Первым начинал Путиловский - басовито, густо. Затем, по-стариковски кряхтя и покашливая, со свистом, хрипом, его догонял "Тильманс". Тут же вступал на высокой, резкой ноте "Треугольник", снабжавший резиновыми изделиями почти всю Россию.

Дед вставал задолго до первого гудка, будил бабушку, моих теток - Полю и Любу.

Растапливалась печь, подогревался приготовленный еще с вечера завтрак.

Гудки поднимали сыновей деда - моего отца, Ефима, Дядей - его братьев Николая, Павла, Ивана. Завтракали при свечах или керосиновой лампе. Летом, в белые ночи, когда одна заря спешит догнать другую, обходились без света керосин экономили.

На Выборгской стороне обосновался со своей семьей и брат деда - Ефим Дмитриевич. Было у него два сына - Владимир, Антон и две дочки - Христя и Мария.

Все Васильевы-мужчины - так уже повелось - работали кто на Путиловском, кто - на "Тильмансе", женщины - на "Треугольнике".

На Путиловском, "Тильмансе" слесарил до ареста я ссылки в Сибирь мой отец Ефим Иванович.

В декабре 1905 года над нашими семьями нависла беда. За участие в забастовке, революционном движении многие оказались кто в тюрьме, кто в ссылке.

Отец и дядя Иван почти полгода провели в выборгской тюрьме. Мы с мамой носили им передачи. В первый раз, когда пришли на свидание, я с трудом узнал в исхудавшем бородатом человеке отца. Дома он обычно был немногословным, почти никогда не ласкал нас, а в комнате для свиданий, за проволочной сеткой, все говорил и говорил что-то успокаивающее матери, а ко мне, кажется впервые, обратился ласково:

- Ничего, сынок, будет и на нашей улице праздник.

Вскоре передачи и свидания прекратились: отца сослали в Минусинский край, дядю - на Урал. Большевик-ленинец, член партии, политический ссыльный Иван Иванович Васильев работал в партийных организациях Узума и других городов Урала.

В 1918 году он слыл одним из организаторов Красной гвардии на Урале, был комиссаром, командиром бригады, членом Военсовета 2-й армии. В 1920 году погиб в боях с бандами Семенова.

Николая и Павла в начале 1906 года тоже выслали из Петербурга. Куда не знаю, так как я их больше не встречал.

Вскоре после Кровавого воскресенья дед Иван Дмитриевич переехал к родственникам в село Хворостинку Самарской губернии, где и остался. Когда арестовали отца, мать с братом Михаилом и сестрой Дуней переехали к деду. Мы с братом Митей остались в Петербурге - в семье дяди Ивана, в том же Шелковом переулке.

В 1908 году отец из ссылки бежал. Смидовичи - наши дальние родственники и очень близкие друзья отца - помогли ему оформить переселенческий билет. Так наша семья, объединившись после стольких невзгод и треволнений, оказалась уже на правах переселенцев в селе Бородулихе Семипалатинской губернии. В 1912 году, после Ленских событий, наша семья начала готовиться к переезду в село Богословку.

Мы с Митей, да и младшие в семье дети считали тогда отца настоящим героем. Сказалось питерское воспитание: раз сидел в царской тюрьме, сослан, пострадал за общее, рабочее дело - значит, стоящий человек. Много хорошего говорили нам об отце Н. И. Подвойский, дядя Тимофей (Т. Барановский).

Отец запомнился им человеком скромным, молчуном. Умение держать язык за зубами ("Не человек - могила"), очевидно, и определило его обязанности рабочего-революционера: до самого ареста он, как я потом узнал, был связным. В ссылке отец приобрел вторую специальность - пимоката. Он научился весьма искусно катать пимы - валенки-катанки, обшитые кожей или холстом. Занимался этим, по рассказам братьев, до последних дней своей жизни.

В Сибири нас, Васильевых, стало больше. На сибирской земле родились мои братья Николай, Максим, Алексей, сестры Поля и Паша, и там прошла вся их жизнь. Так что у династии Васильевых и питерские, и сибирские корни.