И Эльборус на юге...

В той же сцене обеда Толстой подробно описывает «несчастный Даргинский поход, в котором... погиб бы весь отряд с князем Воронцовым, командовавшим им, если бы его не выручили вновь подошедшие войска». «Про сорок пятый год, про Дарги» вспоминают и солдаты в «Рубке леса», и капитан Хлопов в «Набеге».

Но, как удается выяснить, в даргинском походе от 20-й артбригады вместе с батареей № 4, в которой предстояло служить Толстому, участвовала также Горная № 3 батарея (в толстовское время — Легкая № 5), которая изображена на акварелях Мейера и о которой уже рассказывалось. Да и другие войска с Урупа окажутся под командою Воронцова: батальоны Житомирского егерского, казачьи сотни правого фланга, орудия Конной бригады. Среди участников похода к Дарго встречаем генерала Безобразова, полковника Бибикова, капитана Веревкина... Адъютантом князя состоял гвардии поручик Глебов. Начальником же штаба у Воронцова был не кто иной, как Владимир Осипович Гурко.

Забытые акварели забытого художника...

А он, забытый, оказался гостем из Швейцарии, где был весьма славен. И недолгий визит в Россию дал обильные плоды. В частности, военные рисунки Иоганна Якоба Мейера можно с полным правом назвать неповторимыми художественно-историческими документами. Они запечатлели для потомков тот самый Кавказ, что неразрывно связан с именами двух гигантов русской литературы.

Очерк наш подошел к концу, однако тема отнюдь не закрыта. Мейер увез в Европу множество работ — возникают обоснованные гипотезы о их местонахождении. А полный текст рукописного дневника! Сколько в нем непредсказуемого...

Словом, не мешало бы перенестись по следам художника от подножия Эльбруса в предгорья Альп, на берега Цюрихского озера...

Но это — еще только замыслы.

4. Рисовал с натуры

Я, слава богу, здоров и спокоен... ему не советую ехать в Америку, как он располагал, а уж лучше сюда, на Кавказ. Оно и ближе и гораздо веселее.

М. Ю. Лермонтов, 10 мая 1841 г.

ЛЕРМОНТОВ, 1841 ГОД?

Бывают вещи, поверить в которые не решаешься, несмотря на их очевидность. Или, вернее, именно вследствие этой очевидности.

Не чудится ли? Нет ли подвоха?

Александр Михайлович Горшман, признанный знаток вооружения, форм и регалий XVIII—XIX веков, сделал открытие поистине сенсационное. В «Неизвестном военном» на литографии он узнал Лермонтова. Фотокопия портрета была прислана для атрибуции научным сотрудником Орловской картинной галереи Валентиной Федоровной Василенко.

Собственно говоря, одежда не давала однозначного подтверждения атрибуции, но и не противоречила ей. Молодой человек в форменном сюртуке непринужденно сидит, скрестив руки и прислонясь к дереву, на фоне горного пейзажа. Ворот отложен, борта отогнуты. Хорошо видны узкие полоски на плечах, служащие для крепления эполет. Но самих эполет нет, их не носили на Кавказе в повседневной жизни. Шейный черный платок и фуражка военного образца дополняют одежду. Через правое плечо переброшена узкая портупея, к ней крепится шашка с эфесом, утопленным в ножнах. Подобные шашки назывались «клыч» — по имени мастера — и были чрезвычайно популярны среди кавказцев.

Аналогичную форму изобразил художник К. А. Горбунов на акварельном портрете Лермонтова в феврале 1841 года, не хватает там лишь фуражки. Однако орловская литография не раскрашена, мы не знаем, красная ли подкладка сюртука и околыш фуражки, как у Тенгинского полка, где служил поэт, или иного цвета. Без эполет нельзя назвать ни чина молодого офицера, ни его воинской части. Правда, имеется возможность уточнить датировку: отсутствием на околыше кокарды, введенной с января 1844 года[278], позволяет уверенно сказать, что рисунок сделан до

этого времени. Вот, пожалуй, и все.

Такова репродукция. Но что представляет собою оригинал?

...Хранящийся в Орле портрет оказался большим эстампом (по внутренней рамке 27,7х34,8, по внешней 29,1х36,3, по обрезу листа 30,5х 37,9 см). Внизу миллиметровыми буквами в одну строчку оттиснуто: «Рис. с натуры Шведе.— Лит. главн. управления путей сообщения и публичных зданий (К. Поль директ.) — Рис. на кам. Белоусов».

Первая из перечисленных фамилий оказывалась очень важной: ведь она давно известна лермонтоведам.

Шведе приехал из Петербурга в Пятигорск на исходе мая 1841 года вместе с семейством Арнольди. Молодой гусар Александр Арнольди пригласил художника с собой, чтобы под его руководством заниматься живописью. Но обязанности учителя не были обременительны. Все окунулись в беззаботную курортную жизнь. «Шведе рисовал портреты желающим и написал мне очень схожий портрет дяди моего,— отмечает Арнольди в своих мемуарах.— Кроме того, часто со мною писал виды с натуры»[279]. Дядей мемуариста был декабрист Н. И. Лорер, переведенный из Сибири в кавказские войска и накануне их встречи получивший офицерский чин. Портрет Лорера ныне находится в Эрмитаже.