И горы смотрят сверху

– Да, такие сейчас в моде, – продолжала моя мучительница. – Нос задирает. Хорошего о себе мнения. Красотка!

– Ну хватит! – взмолилась я. – Вы же видите, что мне больно!

Она ничего не ответила. Сделала вид, что смотрит в сторону.

Женщина тем временем остановилась и отстегнула ребенка от коляски. Девочка примерно полутора лет соскочила с кресла и, умилительно ковыляя, побежала к качелям. Мать усадила ее, девочка с визгом раскачивалась, и вид у обеих был очень довольный. Да, это определенно была его дочь! Светлые волосы, темные, мягкие глаза, широкий покатый лоб… Конечно, в ее младенческой пухлости и кривых ножках сложно было угадать черты того единственного мужчины в моей жизни, которого я любила, но я знала: это его дочь.

Через несколько минут девочке надоело качаться, она слезла с качелей и побежала к горке. Вдруг она остановилась и увидела нас со старухой. Я замерла в ожидании самого ужасного. Девочка взвизгнула и побежала к нам. Мы не успели даже удивиться, как она подскочила, обхватила ручонками старухины ноги и уткнулась в ее колени.

Мать тут же подбежала, оттащила девочку, и та громко зарыдала.

– Извините, – сказала женщина. – Я не знаю, что на нее нашло.

– Ничего, ничего, – пробормотала старуха. Как мне показалось, ей польстило внимание маленького ребенка.

Бывшая соперница взглянула на меня и, конечно, сразу же узнала. Мы никогда не были близко знакомы, но любили одного мужчину, и этого вполне достаточно, чтобы возненавидеть друг друга. Она посмотрела на меня насмешливым, чуть презрительным взглядом. Как я ненавидела этот взгляд! Она всегда на меня так смотрела. Конечно, я была для нее легкой жертвой. Она превосходила меня во всем: в красоте, в кокетстве, в искусстве обольщения. Она была гораздо больше женщиной, чем я. Она умела бросить такой пронзительный взгляд зеленых глаз из-под густых бровей, что можно лишиться чувств. Она умела так эффектно вильнуть бедром или наклонить голову, что мужчины готовы были на что угодно. Она обладала теми женскими знаниями и умениями, которых напрочь была лишена я.

– Привет! – сказала она.

– Привет, – буркнула я в ответ.

– Это Майя, – она указала на девочку.

– Очаровательный ребенок, – пробормотала я.

– Как дела? – Она явно не собиралась прекращать эту мучительную сцену.

– Очень хорошо! – ответила я и с вызовом взглянула в ее красивое, тонкое лицо.

– Рада за тебя. – Она улыбнулась. – Может, передать от тебя привет?

– Можешь не передавать.

– Как скажешь.

Она улыбнулась, опустила девочку на землю, и вместе они вернулись на площадку.

Не знаю, какой вид у меня был. Может, я позеленела от злости, а может – покраснела от стыда. В любом случае чувствовала я себя ужасно.

– Ты его до сих пор любишь? – раздался скрипучий голос.

– Кого?

– Сама знаешь кого. Того, кому она привет хотела передать.

– Какая теперь разница? – Я тяжело вздохнула. – Если он меня никогда не любил…

Я чувствовала, что сейчас расплачусь. Ну почему я такая нелепая? Почему со мной все время происходят какие-то дурацкие истории? Почему я, сиделка, выхожу погулять со своей старухой и наталкиваюсь на жену и ребенка своего бывшего и единственного, кстати, любовника?

– Любишь, вижу, что любишь. Страдаешь. Плохо тебе.

– Да, очень. – Я не выдержала и разрыдалась, отчаянно и горько. Знала, что это глупо, что она, победительница, обязательно заметит мою слабость и, конечно же, еще раз отпразднует свое торжествующее превосходство и мое жалкое поражение. Знала, что выгляжу нелепо и смешно, но ничего не могла с собой поделать.

Вдруг я почувствовала, как тяжелая рука легла на мою спину, и подняла голову: старуха утешала меня!

– Поплачь, поплачь. – Она тихонько похлопывала меня по спине. – Плачь и слушай…

* * *

…Она кормила младенца. Груди ее, как коромысло с ведрами, наливались молоком и слегка покалывали, когда тоненькой струйкой оно вытекало наружу. Наполняясь, становились они твердыми и большими, каменными. Малыш сосал с бессознательной, звериной жадностью, чуя сладковатый запах, пожевывая и поглаживая язычком материнский сосок, твердый и упругий, как горошина. Хана с наслаждением наблюдала за ним.

Ханох каждый раз, когда удавалось ему взглянуть на жену в момент кормления, испытывал чувство неловкости, даже стыда. Он до сих пор не свыкся с тем, как круто изменилась его жизнь. Он, немолодой, потрепанный обстоятельствами человек, вдруг превратился в отца семейства, примерного мужа и хозяина большого дома. Сказал бы кто несколько лет назад – ни за что бы не поверил! Ее обнаженная грудь, крепкая, налитая, словно скульптура, завораживала его, вызывала растущее внутри желание. Ее главная женская суть, ее тепло, любовь, страдание, долг и обязанность – все смешивалось в единую струю, вытекающую из груди.

Ребенок насытился и заснул, улыбаясь. Он откинулся назад, и сосок словно нехотя выпал из его рта. Хана бережно переложила младенца в люльку, покачала, устало улыбнулась. Из груди ее, все еще открытой, выкатилась капля молока и застыла, недвижная. Она была белой и нежной. Ханох не удержался, подполз и слизнул ее. На вкус молоко было сладким и жирным.