И грянул гром: 100 рассказов

Вентиляционные шахты вдыхали и выдыхали воздух, смешанный с табачным духом изо рта пришельцев, с запахом зелёного мыла, который шёл от рук. Глазное яблоко и то источало едва уловимый запах. Город подмечал всё это. Сводная информация отсылалась дальше, чтобы там к ней прибавились новые данные. Хрустальные окна поблёскивали, Ухо всё туже натягивало свои барабанные перепонки… город всеми органами чувств, как невидимый снегопад, навалился на пришельцев, подсчитывая их вдохи и выдохи, глухие удары сердец, город вслушивался, всматривался, пробовал на вкус.

Улицы служили городу языком. И там, где проходили люди, вкус их ступней улавливался сквозь поры в камнях, а затем проверялся на лакмусовом индикаторе. Дотошно собранные сведения о химическом составе влились в нарастающий поток информации. Оставалось дождаться, когда средь крутящихся колёс и шуршащих спиц будет выдан окончательный результат.

Шаги. Кто-то бежит.

— Вернитесь! Смит!

— Подите к чёрту!

— Хватай его, ребята!

Шум погони.

И — последнее. Город послушал, посмотрел, попробовал на язык, прощупал, взвесил и подвёл итог. Осталось решить последнюю задачу.

На поверхности улицы распахнулась ловушка.

Бегущий капитан незаметно для других исчез.

Он был подвешен за ноги. Горло ему перерезала бритва. Вторая бритва полоснула по груди, его скелет был вмиг очищен от всех внутренностей. В потайной камере под улицей капитан умер, распластанный на столе. Хрустальные микроскопы, уставившись, смотрели на красные переплетения мышц, бесплотные пальцы тыкали в сердце, которое всё ещё сокращалось. Лоскутья его раскроенной кожи были приколоты к столу, а тем временем чьи-то руки перекладывали части его тела так и сяк, казалось, некий любознательный шахматист стремительно передвигает по доске красные фигуры.

Наверху, на улице, бежали люди. Они гнались за Смитом и что-то кричали ему вдогонку. Смит что-то кричал в ответ, а внизу, в таинственной комнате разливалась по капсулам кровь, встряхивалась, вертелась на центрифуге, намазывалась на предметные стёклышки и вновь отправлялась под микроскопы. Производились подсчёты, измерялись температуры. Сердце было разрезано на семнадцать долек, печень и почки — тщательно пополам. В черепе было просверлено отверстие и через него высосаны мозги, нервы были выдернуты, как провода из испорченного распределительного щита, мускулы проверялись на упругость. А в это время в электрическом чреве города Мозг подвёл наконец под всем черту. И грандиозной работе всех машин мгновенно был дан отбой.

Итак.

Это — люди. Они прибыли из далёкого мира, с определённой планеты, у них определённым образом устроены глаза, уши, характерная походка, они носят оружие, думают, дерутся, у них по-особенному устроено сердце и все прочие органы. Всё соответствует древним записям.

Наверху люди гнались за Смитом.

Смит бежал к ракете.

Итак.

Они — наши враги. Это их мы ждали двадцать тысяч лет, чтобы увидеться с ними снова. Это их мы ждали, чтобы отомстить. Всё сходится. Они прилетели с планеты Земля. Двадцать тысяч лет назад они объявили войну Таоллану, они держали нас в рабстве, калечили и уничтожили страшной болезнью. Потом, после того как разграбили и растащили нашу планету, они удрали в другую галактику, чтобы самим спастись от этой болезни. Они забыли и о той войне, и о том времени, они забыли и о нас. Но мы их не забыли. Они — наши враги. Известно достоверно. Наше ожидание кончилось.

— Смит, вернись!

А теперь, к делу! На красном столе, где лежало распростёртое и выпотрошенное тело капитана, чьи-то руки вновь приступили к игре. Во влажное лоно вложены внутренности из меди, латуни, серебра, алюминия, каучука и шёлка; паучки выткали золотую паутинку, которая вживляется в кожу; вложено сердце, а в черепную коробку помещён платиновый мозг, который гудит и сыплет крохотными голубыми искорками, провода тянутся к рукам и ногам. Через минуту тело прочно зашито, швы на разрезах, у горла, на голове замазаны, заживлены заново.

Капитан сел и вытянул руки.

— Стоять!

На улице снова возник капитан, поднял пистолет и выстрелил.

Смит упал с пулей в сердце.

Все обернулись.

— Глупец! Города боится!

Они смотрели на тело Смита, лежавшее у их ног.

Они смотрели на капитана, кто широко раскрытыми глазами, кто прищурившись.

— Слушайте, — сказал капитан, — я должен вам кое-что сообщить.

Теперь город, который их взвесил, попробовал на вкус и обнюхал, который пустил в ход все свои средства, за исключением одного, последнего, приготовился пустить в ход и его — дар речи. Он говорил не враждебным языком массивных стен и башен, и не от имени каменной громады булыжных мостовых и крепостей, нашпигованных машинами, а тихим голосом одного-единственного человека.

— Я больше не капитан, — сказал он, — и не человек.

Люди отпрянули.

— Я — город, — произнёс он и заулыбался. — Я ждал двести веков, — сказал он. — Я ждал, пока вернутся сыновья сыновей других сыновей.

— Капитан, сэр!