И корабль тонет…

Шаронов оторвался от компьютера и повернулся к жене. И понял, что все это время она наблюдала за ним. А он так был поглощен своим занятием, что даже не обращал на нее внимания. Интересно, что она думает обо всем?

– Ты видела? – спросил он.

– Видела, – ответила Ольга Анатольевна.

– И что ты об этом думаешь?

– А ты?

– Пока не знаю, что думать.

– Может быть, боишься думать?

Шаронов посмотрел на нее и отвернулся.

– Есть немного.

– Скажи, что с тобой сейчас случилось?

– Но ты же все поняла.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Я могу ошибаться.

– Что касается меня, ты никогда не ошибаешься. Мне даже кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя.

– Тебя это беспокоит, обижает?

– Наоборот, хорошо иметь рядом собой такого человека. Можно задавать вопросы о себе, получать ценную информацию, исчерпывающие ответы. Да и много всего другого.

– Что же ты хочешь узнать именно сейчас?

– Многое.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Нет, ты сейчас хочешь узнать одно.

– Но это одно вбирает многое.

– Пожалуй.

– Так что же именно?

– Я наблюдала за тобой. Ты был точно таким же, как десять лет назад. То же самое выражение лица, та же лихорадочность при написании текста, невозможность оторваться от сочинительства.

– И каков диагноз болезни?

– Пока точно не знаю.

– А предварительный?

– Нам надо поговорить. – В ее голосе одновременно прозвучал и вопрос и утверждение.

– Давай попробуем.

– Раньше мы не пробовали, а просто говорили. Потому что всегда получалось.

– Все меняется. Разве это не главный закон жизни.

Шаронов задумчиво смотрел перед собой.

– Раньше бы я без раздумья согласился с тобой. А сейчас у меня вдруг появились сомнения.

– Каков же тогда, по-твоему, главный закон?

– Не знаю, но у меня вдруг возникли опасения, что главный закон в том, что ничего в жизни по существу не меняется. А все перемены обман и самообман. Мы всегда приходим к тому, от чего уходим.

– Ты сейчас это понял?

Что-то в тоне жены удивило Шаронова, и он пристально посмотрел на нее.

– Хочешь сказать, что ты поняла это давно.

Лицо Ольге Анатольевны отразило нерешительность.

– Ты уверен, что нам следует об этом говорить?

– Мне кажется, это неожиданно стало самой важной темой.

– Возможно, – не совсем уверенно согласилась она.

– Я жду.

– Чего?

– Твоих признаний.

– Мне всегда казалось твоей большой ошибкой, что ты бросил писать сценарии, ушел из кино и занялся только этой деятельностью.

– Но ты же знаешь причины!

– Конечно, знаю.

– Я не мог, это был переворот.

– Некоторое время я тоже так думала.

– А как ты стала думать потом?

– Я много размышляла над тем, что тогда с тобой произошло.

– И каков результат?

– Ты находился за пределами нашего мира считанные минуты. Потом вернулся и началась обычная жизнь.

– Ты не права, это было уже другая жизнь.

– Может быть. По крайней мере, тебе так казалось. Но я смотрела на тебя и думала: а правильно ли ты поступил, порвав с прошлым. Почему ты так твердо уверился в том, что там ты увидел истину, а здесь ее нет. Ты ведь находился в том измерении считанные мгновения. Мог ли ты действительно разобраться в происходящем. Если здесь мы часто принимаем воображаемое за действительное, почему тоже самое не могло произойти и там. И еще о чем я думаю давно: тебе дан большой дар, твои фильмы посмотрели миллионы людей. Уверен ли ты, что твоя нынешняя миссионерская деятельность важней написания сценариев? Разве это тоже не миссионерство?

– Я никогда не думал об этом под таким углом.

– Я знаю, и у меня это немного удивляло.

– Но тогда объясни, если ты все это давно поняла, почему молчала, почему помогала во всех моих начинаниях?

– Ты не понимаешь?

– Раз спрашиваю, – пожал плечами Шаронов.

– Я твою жена, я тебя любила и люблю. Поэтому иду за тобой, куда бы ты меня не повел.

– Но если ты видела, что я иду, как ты считала, не туда.

– Это были всего лишь мои мысли, я далеко не была в них уверенна. А, вот в чем была уверенна, что в тот период ты не стал бы слушать меня. У тебя-то не было никаких сомнений в правильности своего выбора.

– У меня и сейчас их нет.

– Ты уверен?

Шаронов помолчал.

– Мне так хочется думать, – признался он. – Если это была ошибка, представляешь, сколько лет и сил растрачено напрасно. Об этом даже страшно помыслить.

– Но ты же всегда говорил, что Бог появляется в душе человека тогда, когда он предельно честен с самим собой.

– До чего же много мы говорим всего. – Он встал и прошелся по каюте. – Но всегда ли понимаем, какую ответственность взваливаем на себя за свои слова? Честно говоря, не знаю, что мне сейчас делать. Наши соратники спрашивают, когда мы вернемся. Им требуется учитель, наставник, руководитель. А что я им скажу? Что у меня появились сомнения в том, что я проповедовал. Только теперь я понял, какой это груз, когда за тобой идут люди. Я не распоряжаюсь самим собой. Все это время стремился к свободе, а получил что-то совсем иное.

Ольга Анатольевна ласково положила ему руку на плечо.

– Я понимаю, тебе сейчас трудно. Но я буду с тобой. Мы преодолеем и этот кризис. Лишь бы с сыночком все было бы хорошо. Это самое главное. А люди тебя поймут.

– А если не поймут.