И мне будет тепло

— Господи, ты дал мне душу, и только ты можешь ее забрать, — взмолился Малейн. — Но ты не дал мне силы, чтобы противиться Врагу твоему. Я искренен в сердце своем и разум мой прозрачен для тебя. Господи, призываю тебя в душу мою, и в сердце мое, и в разум мой. Все это твое. Отныне, всегда и вовеки веков. Забирай…

И снова, как и несколько недель назад, Малейн шагнул в сторону, пропуская ненасытного Нечистого. Огромная мыслительная энергия бурлила где-то рядом, скручивала забытый ментальный щит, выжигала навыки и привычки.

Священник поднялся, выдернул из головы перстень и, натянув его на средний палец, неторопливо зашагал к адепту Нечистого. Темный брат побледнел от страха и усилий, качнулся, собираясь упасть в обморок. Четким прямым ударом Эдвард загнал врагу перстень в лицо, осторожно высвободил палец.

— Упокой, господи, несчастную душу его, — прошептал священник.

* * *

Проснулся Эдвард оттого, что его тряс за плечо Сагенай. Малейн сел в постели, поежился от проникшего под одеяла утреннего холода.

— Что случилось? Уже прошло четыре часа? — сонно спросил священник.

— Нет, — лучник уселся на постели.

— Тогда что? — все еще не полностью проснувшись, переспросил Малейн.

— Там впереди, — Сагенай неожиданно перешел на шепот, — милях в двадцати отсюда, не меньше — засада. Я уловил обрывки мыслесвязи. Дальней, нечеткой, но несомненно не нашей. Я думаю, что это слуги Нечистого, которые приплыли на корабле. Вряд ли засада будет очень большая, но ведь и нас немного.

Резко проснувшийся Малейн хмуро задумался. Даже если он сейчас поднимет отряд и погонит вперед скорым ходом, противник все равно успеет подготовиться. И без особых проблем отправит на суд святого Петра два десятка измученных душ. Не самых плохих душ на свете, между прочим…

— Что с тобой? — опасливо спросил Сагенай. Молодой лучник протянул руку, огладил воздух перед собой. — У тебя пропала аура. Ты словно умер…

— Так, — невесело подумал Малейн, — сны начинают сбываться. Мое подсознание, не выдержав чужого давления, отключило центр, усиливающий мозговой сигнал. И я превратился в труп-невидимку. Интересно, а способность к мыслеречи осталась? Скорее всего да, ведь мыслеречь не может нанести организму прямой вред.

Но проверять свою догадку Малейн не стал. Адепт Нечистого мог с легкостью уловить даже слабый и далекий сигнал.

— Ничего страшного, — откликнулся священник. — Я здоров, не сошел с ума и не запутался в липких чарах Нечистого. Можешь сказать часовым, что мы остаемся здесь на целый день. Завтра нам нужно будет подготовить дальнейший план действий. С учетом изменившейся ситуации.

Сагенай поднялся, поправил постель и, насвистывая марш лучников, двинулся к часовым. Малейн откинулся на сумку, положил прохладную, жесткую ладонь на лоб, собираясь обдумать сложившуюся ситуацию, но уже через несколько минут перед глазами все поплыло, отяжелевшие веки прошкрябали по глазам, и Эдвард, тяжело выдохнув в длинные рыжие усы, заснул. На этот раз без сновидений.

* * *

Под вечер отряд зашевелился. Киллмены вылезали из под одеял, трясли занемевшими руками, грели перед костром одежду. Дождь прекратился, но низкие тучи полностью скрывали солнце. С недальнего севера дул холодный, порывистый ветер. Посреди лагеря, на очаге из округлых камней, варилась еда. Мягкие пшеничные зерна перекатывались в липком клейстере каши. Рядышком Кивин поджаривал, подвесив за жабры, полтора десятка морских окуньков.

— Хорошо живем, — донесся из-за спины чей-то грустный голос. — Еда, тихо, спокойно… Словно не степь вокруг незнакомая, а родной тайг, в полумиле от деревни.

— Хорошо живете? — переспросил Эдвард. — Тогда давайте-ка на разминку, для нагуливания аппетита.

— Для нагуливания — гулять надо, а не бегать по степи и разминки по утрам делать, — пробурчал себе под нос ленивый Андрес. Широкие плечи возмущенно зашевелились, но через некоторое время киллмен уже стоял в строю, зажав в руке непривычную пику.

— Делаешь шаг вперед, — объяснял многоопытный Кивин, — ударяешь сначала наконечником в грудь, а затем древком в подбородок или по лицу. Этот прием называется маятник. Хотя, конечно, к часам он имеет очень сомнительное отношение.

— Да на хрен эта глупость нужна? — презрительно произнес Андрес. — Я из лука ему стрелу с сорока ярдов в глаз всажу. Так, что она из затылка вылезет.

— Со стрельбой — это к Сагенаю, а у меня ты будешь пикой махать, — отрезал пожилой киллмен. — Давай!

Андрес широко замахнулся и на удивление медленно ударил. Кивин, не выдержав, сбил его с ног коротким ударом.

— Может все-таки будешь тренироваться?

Андрес поднялся из грязи, стряхнул с черных кожаных штанов рыжий ком глины, и поудобнее перехватив деревянную пику, кинулся на Кивина. Опытный киллмен легко уклонился, ткнул древком в ноги и раскрытой ладонью подтолкнул падающего лучника.

На шестой раз Андрес остался лежать на траве. Широкоплечий воин тяжело дышал, вены на лице вздулись, плечи дрожали от гнева, но вставать он не собирался.