И на щите Давидовом начертано «Моссад»

Все вышесказанное определяет комплекс задач, решаемых при вербовке. Ее осуществляют и профессиональные вербовщики, и немалое число израильтян, делающих это в порядке совместительства со своей основной, часто весьма далекой от разведки, работой. Объемы этой деятельности все возрастают, а сложности задач — не уменьшаются; первое и очень удачное решение по расширению кадрового массива было предпринято именно по инициативе Харела. Речь идет о привлечении израильских «правых» к агентурной и разведывательной работе. В 1955 году Харел убедил Бен-Гуриона в целесообразности привлечения на работу в разведку наиболее способных членов бывшей подпольной организации «Лехи», известной еще как «банда "Штерн"». Несмотря на свою неприязнь к ним, Бен-Гурион согласился.

В обстановке политической напряженности и подозрительности, которая в тот период существовала в Израиле, это был беспрецедентно смелый шаг. До того времени члены этой правой террористической группировки не принимались на правительственную службу как лица, представляющие угрозу безопасности. Харел долго присматривался к ним и пришел к выводу, что они[21] уже не представляли реальной угрозы внутри государства и поэтому их конспиративный опыт может быть использован. В числе таких новобранцев, пришедших в «Шин Бет» и «Моссад» из рядов «Лехи», был один из бывших ее руководителей — Ицхак Ереницки[22]

. Ехошуа Коэн, принимавший участие в убийстве в 1948 году посредника ООН, шведского графа Фолька Бернадотта, стал начальником личной охраны Бен-Гуриона. Некоторые члены «Лехи» вошли в состав других разведслужб Израиля. Яааков Элиав был направлен в Испанию. Шаалтиель Бен-Яир, которого еще четыре года назад подозревали в том, что он пытался подложить бомбу одному из министров, отправился в Египет и стал одним из самых удачливых разведчиков Израиля. Давид Шомрон был направлен в парижскую резидентуру «Моссада», а Элияху Бен-Элиссар работал в Европе с агентурой в арабских странах.

Эти правые экстремисты были вечно благодарны Харелу за то, что он помог им выйти из карантина и дал возможность доказать свою полезность для Израиля. Что же касается лично Ицхака Шамира, то ему очень трудно давался переход от подпольной работы, которой он занимался еще до создания израильского государства, к мирной жизни. Еще в то время, когда он возглавлял «банду "Штерна"», которая вела борьбу с англичанами и арабами, а также в период своих продолжительных командировок по линии «Моссада» в Европе,[23] Шамир привык относиться ко всему с подозрением, вести аскетический образ жизни и работать с большим напряжением. «Шамир был интровертом, исключительно преданным своему делу и очень трудолюбивым», — вспоминал один из его коллег в «Моссаде». На него всегда можно было положиться, хотя, по словам некоторых его сослуживцев, «он никогда не выдвигал особо блестящих идей». Но служением своему делу и своей стране он занимался с полной самоотдачей; характерно, что его дочь Гилада тоже работала в разведке, а сын Яир стал военным летчиком, завершил карьеру в звании полковника ВВС. Во время преобразований, произошедших после смены руководства и прихода в «Моссад» Меира Амита, Ицхак Шамир, возглавлявший европейский отдел «Моссада», подал в отставку и открыл собственное дело, но его фабрика прогорела. Ему не оставалось ничего, как в довольно почтенном возрасте (52 года) пойти в политику. Этот человек, всегда привыкший держаться в тени, стал публичным деятелем, но даже став премьер-министром, Шамир всегда с теплотой вспоминал напряженную и полную драматизма работу в разведке.

«Мои дни в «Моссаде» были счастливейшим периодом жизни. Никакая политика и даже пост премьера не могут с этим сравниться», — вспоминал Шамир.

К 2000 году от Р.Х. произошла маленькая сенсация — впервые в израильских СМИ стали появляться приглашения молодым людям попробовать свои силы в разведке. Изменения в кадровой политики спецслужб не означают, но свидетельствуют об исчерпании возможностей прежнего подхода, когда к кандидатам присматривались еще задолго до первого вербовочного подхода.

Мотивация.

Есть еще один очень важный и очень сложный момент, особенно актуальный в последние десятилетия, когда кризис идеологии, о котором прежде говорили лишь немногие проницательные социологи, очевидно совершился. Речь идет о мотивации.