И нас качают те же волны

– Золотые слова, и вовремя сказаны! – мгновенно отреагировала Зоя. – Давайте дадим друг другу слово прямо сейчас – гулять хотя бы один раз, но ежедневно!

– Ну, ты прямо режиссер! – скрипнула зубами Мила.

– Это в каком же смысле?

– Ну, как же! В режиссере должны уживаться душа поэта и воля капрала!

Скрепили третьей рюмкой дополненный тост и клятву, и Зоя Васильевна пошла ставить чайник.

Перед чаем был еще один тост – «по единой, да не по последней». Надо заметить, что с годами у подруг образовался список активно употребляемых тостов, но он не был чем-то незыблемым, некой закостеневшей схемой. Что-то отсеивалось, не выдержав проверки временем, какой-нибудь тост-однодневка утрачивал актуальность, а что-то подслушанное звучало так симпатично, что, будучи включенным в список на потребу дня, в нем задерживалось, закреплялось, укоренялось.

Так покинул список «Будем здравы, боярыни!», когда на очередные рождественские каникулы в очередной раз по телевизору показали бессмертного «Ивана Васильевича».

– Осточертело – прокомментировала Людмила Ивановна.

Так почил в бозе «За то, чтобы все!..» незабвенного Шарикова, отпугнув псевдомногозначительностью, какой-то невнятной философией.

– Да ну, фигня какая-то! – высказала общее мнение Людмила Петровна.

Не прижился и тост, от которого долгое время фанатело все женское население страны: «Пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сдохнет тот, кто нас не захотел!»

Во-первых, отвращало это всероссийское скандирование (имелся в этом элемент стадности), а во-вторых – «нет, девчонки, все же налет пошлости тут имеется», – и подруги согласились с Зоей Васильевной.

Были в списке образцы, к которым каждый член их триумвирата испытывал слабость, несмотря на их незатейливость и непритязательность. Так, худенькая Люся иногда позволяла себе пожелать:

– За то, чтоб мы стали толстыми и красивыми!

Мила изредка использовала такой:

– За то, чтобы не было катаклизмов! – причем почему-то настаивала на употреблении слова «катаклизм» в женском роде. Вот так: «За то, чтобы не было никакой катаклизмы!»

Только так, она полагала, слово наполнялось особой экспрессией. Давно канули в Лету времена, когда подруги пытались поправлять Милу: ну нравится человеку такая форма употребления!

Зоя Васильевна, филолог по образованию, до сих пор в узком кругу грешила неправильностями: «апельсон», «пинжак» – память о студенческом ерничаньи.

Одним словом, перечень тостов, имеющихся в арсенале подруг, был живым организмом, видоизменяющимся и мутирующим. Все же подвижность его была ограничена, что было сравнимо со школьным сочинением на свободную тему. Как выбор так называемых свободных тем был ограничен несколькими (война – экология – нравственные ценности), так из всей сокровищницы тостов использовались несколько, отвечающих текущему моменту: а) кто из подруг являлся принимающей стороной и, следовательно, от ее предпочтений; б) событий международного масштаба, трагических и радостных; в) семейных дат, связанных с детьми и внуками.

Пока вскипал чайник, дамы спели:

Берега каки крутые,

Петухи на них поют,

Каки хозяева скупые –

Водка есть, не подают…

Итак, вечер завершился чаепитием, затем следовал ритуал провожания. Людмилу Ивановну довели, как обычно, до магазина «Водолей», дальше был уложен асфальт и вдоль дороги выстроились фонари. Они хоть и горели через один, риск споткнуться сводился к минимуму.

Оставшиеся члены коллектива расставались по-честному, без обид: на перекрестке, а дальше поодиночке шли к своим очагам.

И завершился этот знаменательный день благополучно. Добравшись до своих обиталищ, подруги отзвонились, доложив друг другу, что дома. Окончили вечер, сообразно своим склонностям и потребностям.

Мила, попив минералки (желудок пошаливал), села пообщаться с рыбками («соскучились по маме, сладкие мои?»). В десятиведерном аквариуме когда-то обитало их великое множество, и плебеев-гуппи, и более благородных – сомиков, скалярий, моллинезий. Теперь там плавало лишь десятка полтора гуппи и неонов.

Людмила Ивановна, как всякий нормальный человек, любила природу во всех ее ипостасях, а жизнь в пятиэтажном муравейнике еще усугубила эту любовь. Подоконники у нее были плотно заставлены цветами, в квартире постоянно проживал кто-то из братьев наших меньших.

Так однажды появился в ее доме рыжий персидский кот Чубайсик. Когда подруги узнали, какую сумму отстегнула Мила за котенка, они только покрутили пальцем у виска. Между тем, сумма была сравнительно небольшой, потому как Чубайсик не имел паспорта с родословной, хотя продавец клялся и божился, что в роду у него – сплошь чемпионы.

Для Людмилы Ивановны не имело никакого значения, по какой причине выбраковано это чудо – полукровка он или не соответствует высоким стандартам. Она влюбилась в него с первого взгляда. Ее практичные подруги хоть и крутили пальцами у висков, приходя в гости, вырывали Чубайсика из рук друг у друга, как и иногда навещавшие бабушку Милу дети племянницы.