И не таких гасили

Откуда-то подполковнику было известно, что он слышит гобой в сопровождении скрипок и виолончелей. Он поведал об этом Павлине, а она попросила напомнить, как его зовут и сообщить свое звание.

— Легко! Меня зовут…

Мучительным усилием он заставил себя вернуться в реальность. Парк исчез, Павлина растаяла. Вместо неба Антонов увидел над собой отсыревший потолок и заговорил, обращаясь к нему:

— Я капитан запаса Заслонов. Меня зовут Константин. Я капитан запаса… Заслонов… Константин… Костя… Меня наняли убить Шамиля… Реактор… Цепная реакция… Расщепление урана… Белладонна…

— Ну хорошо, хорошо, — произнес голос Павлины. — Зачем ты приехал? Что ты скрываешь? Я хочу знать все твои тайны.

— Нет тайн. Заслонов Константин. Болото. Жаба. Реактор.

— Не запирайся, Костя. Ты должен быть совершенно искренним. Ты хочешь быть искренним. Хочешь открыться, до конца открыться.

Антонов и рад бы открыться, но что-то ему мешало. Какое-то несоответствие прекрасного видения с чем-то неприятным, гадким. Ах, да! Запах! Тяжелый, удушливый запах. Павлина зачем-то наелась чеснока, и это портило картину…

Павлина? Нет!

— Я не могу тебе открыться, — пробормотал Антонов. — Ты меня бросишь. Я убиваю людей. Часто. Это моя работа.

Иллюзия рассеялась, позволяя увидеть отвратительную реальность. Дворецкий и Темногорская стояли по обе стороны стола, неотрывно глядя на него. Она держала его за руку. Антон сжимал пальцами его запястье, контролируя пульс.

— Сволота, — произнес подполковник заплетающимся языком. — Я убиваю всякую сволоту. Меня не мучает совесть. Это моя работа.

Его глаза подернулись пленкой, сквозь которую были видны лишь смутные силуэты. Темногорская подергала его за руку.

— Не спать! Хватит про работу. Что тебя волнует сейчас? Больше всего волнует?

«Не сдавайся, Антонов! Придерживай язык! Не позволяй сознанию отключаться!»

— Атомные станции, — пролепетал он голосом смертельно пьяного или смертельно усталого человека. — Взрывы. Боюсь взрывов. Не хочу подыхать.

— Продолжай. Кому ты успел рассказать про станции? Кто тебя направил сюда?

Музыка не заглушала голос, задающий вопросы. Пелена спала с глаз Антонова, и он увидел ярко-зеленый альпийский луг, на котором водили хоровод фарфоровые пастушки, среди которых самой желанной была Павлина. Он полетел к ней через синюю реку, восторгаясь невесомости своего тела.

— Дунай, — сказал он. — Шуберт. Вена. Дай руку, полетим вместе.

— И ты расскажешь мне, кто тебя прислал?

Опять этот чесночный запах! В альпийских лугах пахнет иначе, парень. Там нет говорящих жаб, пытающихся выведать у тебя секреты. Это бред. Галлюцинация. Тебе вкололи сильнодействующий наркотик, но ты должен не дать себя одурманить. Выплывай оттуда! На поверхность, на поверхность!

Антонов посмотрел на Темногорскую и узнал ее.

— Хватит, — сказал он, морщась от сухости в гортани. — Я устал. Мне надоело.

С каждым произнесенным словом сознание все больше прояснялось. Никаких лугов и пастушек вокруг не было. Только камера для пыток и музыка с ликующими фанфарами и мощными, мерными аккордами. Шуберт.

— Шуберт, — сказал Антонов и улыбнулся.

У него получилось! Он не проболтался!

А вот губы Темногорской искривились в антиподе улыбки — уголками вниз.

— Еще дозу, — приказала она дворецкому.

Тот заволновался:

— Не сейчас. Рано. Мы его убьем.

— Выдюжит. Коли!

После второго укола стол под Антоновым накренился, он соскользнул с него и, обмирая, с невероятной скоростью понесся в никуда. Музыка оборвалась. В пустоте не осталось ничего, кроме громогласного голоса:

— Константин?

Уснуть бы. Исчезнуть. Испариться.

Но голос не дает. Снова и снова сотрясает барабанные перепонки.

— Константин? Константин! Константин!!!

— Да… Да?

— Кто вы на самом деле?

— Я уже сказал. Капитан Заслонов. Отцепитесь от меня!

— Я хочу знать правду, — не унимался голос. — Всякий раз, когда ты будешь лгать, тебе придется слушать вот это…

Антонов вскрикнул. Чудовищный шум наполнил его черепную коробку. Скрежещущий, непереносимый визг, временами переходящий в завывание и скулеж. Нет! Нет! Нет! Только не это. Никакие нервы не способны выдержать подобную какофонию! Это выше человеческих сил.

Пытка звуком прекратилась. Мокрый от пота, Антонов услышал ненавистный голос, бесстрастно предупредивший, что с каждым разом громкость будет возрастать. Последовало несколько вопросов, на которые он дал прежние ответы, и ультразвук вновь начал буравить мозг подполковника, будто чудовищное сверло. Во вселенной не осталось ничего, кроме невыносимого страдания.

— Зачем вы здесь?

— Меня пригласили, — заорал Антонов. — Предложили работу. Мне нужны деньги.

— Ложь!

В наушниках раздался визг сотен тысяч тормозов, скулеж миллиона собак, писк мириад крыс. Все зло, существующее в мире, верещало и подвывало на пределе громкости, заставляя Антонова извиваться и корчиться в лучах хирургических светильников. Белый свет, белый шум, изнеможение и желание умереть.

Но мертвый он может проговориться. Поэтому надо жить и талдычить одно и то же, превозмогая боль и отчаяние.

— Я Заслонов. Наемник. Долги. Цепная реакция. Болото. Жаба.

— Еще раз. Правду!