И не только о нем...

До этого процесса уже были два аналогичных сфабрикованных и фальсифицированных процесса «троцкистско-зиновьевского террористического центра» и «антисоветского троцкистского центра», и Вышинский проводил их на казнь, перед расстрелом, таким же извержением подлой брани, которую сегодня просто невозможно читать…

И невольно думаешь, каким гениальным предвидением было ленинское завещание, требующее снять  т а к о г о  генсека, обладающего необъятной властью, снять Сталина со своего поста.

Какими же потоками крови чистых и благородных людей обернулось то, что Тринадцатый съезд не внял ленинскому призыву.

И раньше всего обернулось для самих делегатов самого Тринадцатого съезда.

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА НАЧАЛАСЬ ВОЙНА. В июле сброшены на Москву первые бомбы.

Июльской душной ночью позвонили.

— Борис Ильич, за вами послана машина. Вас ждут в Кремле. Пожалуйста, выходите к подъезду.

Усмехаясь, вспомнил, спускаясь вниз, о звонке и машине, которая привезла его к Ежову на Лубянку.

Совсем недавно это было… Года четыре, не больше…

А ведь аресты прекратились, как только началась война.

Почему-то вспомнилось июльское обращение долго-долго молчавшего в начале войны Сталина:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Впервые, кажется, обращался он к народу с такими задушевными словами…

У въезда в Кремль часовой отдал честь, машина подъехала к правительственному зданию.

В кабинете, куда его проводили, сидели Молотов, Каганович, Берия, Микоян. Помощники с блокнотами и карандашами.

Микоян пригласил Збарского сесть. Сообщил о только что принятом решении — в связи с возможными налетами фашистской авиации на Москву тело Владимира Ильича эвакуируется.

Решение окончательное, обсуждению не подлежит. Отъезд из Москвы — безотлагательный. Новым местопребыванием избрана Тюмень.

Молотов пояснил:

— Почему Тюмень? Предложение Сталина. Далекий тыловой город. Связан неплохо с Москвой. Промышленных и военных объектов нет. Лететь фашистской авиации далеко. — Повторил: — Тюмень.

Збарский слушал, потрясенный.

Понимают ли они, о чем идет речь? Понимают ли, что это такое? С точки зрения науки? Ведь это движение, это климат. Какая будет реакция? А вибрация на стыках рельсов? Ринуться в неизвестность — есть ли на это право у него? Есть ли право на такой эксперимент, не предвиденный ни им, ни покойным Воробьевым, эксперимент с непредсказуемой судьбой?

Молотов негромко добавил:

— Все хранится в полном секрете, предупредите ваших сотрудников и их семьи, которые выедут с вами. Никакой информации. Никому. Нигде. Начальник вашего поезда — полковник Лукин.

Сидевший поодаль военный встал, поклонился. Збарский, по-прежнему потрясенный, механически кивнул.

— В Москве, у закамуфлированного по-прежнему Мавзолея, остается пост номер один, с постоянной сменой караула и всем церемониалом. С вами в поезд садится другой пост номер один, он будет нести в Тюмени круглосуточную службу со всем церемониалом, как и здесь, в Москве. Доступ к Владимиру Ильичу будет разрешен только вашим сотрудникам и сопровождающим вас лицам, для остальных он будет закрыт. Тюмень уже предупреждена — траурным залом будет актовый зал бывшего реального училища. С партийными и советскими тюменскими организациями все договорено. Кажется, все.

Микоян спросил:

— Что вам требуется? — Повернулся к помощникам: — Записывайте. Слушаем вас, Борис Ильич. Что нужно?

Помедлив, но-прежнему оглушенный, Збарский сказал:

— Нужен гроб.

— Так. Размер?

Снова помедлив, Збарский сказал:

— Мы одного роста.

— Смерьте размер, — приказал Микоян одному из помощников. — Дальше.

— Оборудовать вагон, в котором будет находиться Ленин, установками для обеспечения максимального микроклимата.

— Записывайте. Дальше.

— Должны быть специальные амортизаторы. Чтобы вредные воздействия толчков на стыках рельсов и естественной вибрации вагона были бы сведены к минимуму.

Помощники записывали.

— Еще?

— Обеспечить остановку поезда по первому необходимому моему требованию.

Молотов молча посмотрел в сторону Лукина. Полковник встал.

— Есть.

Збарский спросил:

— Сколько времени на сборы? На выполнение моих просьб? На совещание сотрудников?

Микоян посмотрел на Молотова. Молотов сказал:

— Сутки.

— Успею, — сказал Збарский.

— Мы — тоже. И все, что просите, — будет. — Молотов встал, протянул руку: — Доброго пути, Борис Ильич.

— Спасибо.

Все члены Политбюро попрощались с ним. Он ушел с одним страстным желанием — быть во всеоружии в предстоящем ему великом испытании.

3 июля 1941 года поезд специального назначения, не зафиксированный ни одним железнодорожным расписанием, состоящий из паровоза и нескольких вагонов, в одном из которых покоился Ленин, покинул тревожную военную Москву и отправился в далекий путь, навстречу идущим на фронт из уральских и сибирских просторов бесконечным воинским эшелонам.

Сотрудники и семьи выехали тем же поездом…

ПОЛКОВНИК ЛУКИН неотступно находился при Борисе Ильиче. Следил за его состоянием, душевным и физическим.