…И никаких версий. Готовится убийство

Но ни Дмитрий Иванович, ни Наташа не обращали внимания на красоту вечернего города.

— Кое-что я могу тебе рассказать, — заговорил Коваль, обращаясь к надувшейся дочери. — Я сейчас занимаюсь сложным и, боюсь, бесперспективным делом. Очень трудно в этой истории установить: погиб человек в результате несчастного случая или было совершено преступление. В равной степени возможны обе версии, а доказательств нет ни для одной из них. То есть, по сути, никаких версий. Тебе, как будущему юристу, кем бы ты ни стала — следователем, судьей или адвокатом, — когда-нибудь придется столкнуться с преступным бездействием. Очень трудно доказать, что человек мог протянуть руку другому и спасти от гибели, но не протянул. Мог или не мог? Не мог или не захотел? Вот в чем вопрос. Здесь доказательные факты редко бывают, ибо установить их почти невозможно. В таких случаях, когда это бездействие преступное, правонарушение совершается без видимых внешних проявлений, именно прячется в глубине души человека, куда постороннему трудно заглянуть… Ты, наверное, читала о трагедии под Сочи во время шторма: на рассвете море накрыло и унесло с собой с кемпинга десятки машин со спящими в них людьми. В «Литературной газете» есть чудесные строки о героическом мальчике из Армении, который два часа боролся с волнами, держа на своей груди маленького братика. И есть строки, читая которые начинаешь терять веру в человека. Находившаяся на берегу некая личность — мне трудно называть его человеком — не захотела протянуть руку этому мальчику, державшему ребенка, и дала им погибнуть в волнах. А стоило только протянуть руку, помочь! Но тот, что был на суше, и не подумал это сделать — он был занят спасением своей машины!

Вот доказать: мог или не мог, хотел или не хотел — очень сложно… А дело, которым я сейчас занимаюсь, еще сложнее. Приходится прибегать к исследованию душевного состояния всех лиц, окружавших погибшего в его последний вечер…

Коваль умолк.

Наташа, казалось, не реагировала на слова отца. Как и в троллейбусе, дулась на него, не понимая, зачем он тащит ее в общежитие.

Раньше Дмитрия Ивановича совсем не беспокоили Наташины друзья, даже настойчивое ухаживание молодого следователя Субботы. «Может, потому, — думалось сейчас Ковалю, — что Наташа жила со мной под одной крышей и была совсем молоденькой… Впрочем, пару лет тому назад ее уже нельзя было назвать ребенком…»

Наташа догадывалась о беспокойстве отца и мысленно возмущалась. Но пока она молчала, готовая взорваться, если тот затронет щекотливую тему.

Когда они вышли к Золотоворотскому скверику, Дмитрий Иванович решил кое-что объяснить Наташе.

— Понимаешь, у погибшего было хобби: моделировать и шить красивую обувь. Он был искусник, настоящий художник, и твои сапожки скроены словно по его модели, только почему на них фабричная марка немецкой «Salamander»? Это надо выяснить.

— И что? Оксана поможет твоему розыску? — наконец открыла рот Наташа.

— Капля по капле долбит камень не силой воды, а частым падением, — ответил полковник древней латинской пословицей. — Деталь к детали, и картина вырисуется…

Он подумал: если окажется, что Оксана, у которой купила сапоги Наташа, каким-то образом была связана с погибшим Журавлем, то ему придется сообщить об этом Спиваку и передать розыск другому оперативному сотруднику.

— Но на них же — фабричная марка, — развела руками девушка. — При чем тут какой-то сапожник?

— Это надо уточнить.

Коваль не знал, как перейти ему к Хосе. Наконец, когда впереди показалось ярко-красное, даже вечером освещенное мощными прожекторами массивное здание университета, осторожно спросил:

— А где ты с ним познакомилась?

Наташа тряхнула головой.

— Что за вопрос?

— А все-таки?

— Дик, ты ведешь себя не по-джентльменски.

— Щучка ты моя, спрячь свой длинный нос в воротник и будь повежливей с отцом.

— Я уже достаточно взрослая и…

Коваль перебил ее:

— Для того чтобы грубить?

— Да нет. Ты же все понимаешь!..

— Конечно, — согласился Коваль. — Понимаю. Больше даже, чем ты предполагаешь… И против этого парня ничего не имею. Такой приятный, обходительный. Но что скрывается за внешней вежливостью… Их там с детства учат хорошим манерам, однако часто это оболочка, скрывающая истинную сущность человека… — «Господи, какую я ересь плету, — с отчаянием подумал Коваль. — Разве об этом надо с Наташей говорить?» Но других слов он не находил. Решительный, сильный в других ситуациях, он сейчас ненавидел себя.

— Почему ты так говоришь? Вот повернусь и уйду.

— А я тебя задержу, чтобы произвести официальное дознание, — пошутил Коваль, ибо ничего другого ему не оставалось. — Ну ладно, ладно, — примирительно добавил он, видя, что Наташа действительно готова уйти. — Я знаю, ты у меня умница… Извини.

— Вот и договорились, — перебила его Наташа. — Подходит автобус!

Оксана рассказала, что сапожки она купила не в магазине, а в парикмахерской, у какой-то женщины, которая сидела в очереди и вытащила их из сумки, жалуясь, что ей велики.

— А где взяла их та женщина? В каком магазине купила?

— Она об этом ничего не говорила.

— И вы, Оксана, взяли не меряя?