…
Мастер Лин судорожно выдохнул, и взгляд его прояснился.
Хорошо.
При всём желании, я бы не смогла поставить его менталку на место в полной мере: конфликт отторжения неизбежен. С мастером Лином для полноценного эффекта надо использовать солярные техники, вроде “хижины на горе”. Мне не подвластно подобное.
Чёрное озеро, с другой стороны, остаётся типично хтонической техникой. Оно не смогло бы исцелить мастера Лина… Но сумело, по крайней мере, принести достаточно ясности в его разум.
Силой воли удерживая себя в сознании, я проследила за тем, как понимание ситуации медленно поступает в глазах напротив.
— Ты со мной? — спросила я.
31
Оглядываясь назад, я прекрасно понимала, что реакция, которая последует, будет несколько… эмоциональной.
Верхняя точка ненависти, сердце, сжатое в руке почти в буквальном смысле, горячая кровь на пальцах, переосмысление целей и ценностей, пик ненависти, которая оборачивается пустотой — именно так выглядит классический антураж для порога инициации.
Проблема только в том, что обычно такие штуки я всё же наблюдала с магами хтонической природы, для которых подобного рода переход является классическим этапом становления. Потому я подспудно ожидала от мастера Лина хорошо знакомых, привычных реакций. В конечном итоге, я сама это всё испытывала в своё время. Гнев, и жажда мести, и боль, и надежда на то, что эта самая боль пройдёт — я помню, как это всё тает, сменяясь опустошением. Как взамен накатывает осознание, что боль не лечится болью. Что всё, в чём ты был уверен, лишь заблуждения. Что есть вопросы, которые лучше не задавать, если не хочешь получить ответ, и желания, которые лучше не загадывать, чтобы они ненароком не сбылись. Что месть не помогает, и ярость не спасает, и ненависть была и будет недолговечным ресурсом, который быстро сгорает и либо убивает носителя, либо требует замены…
Все мы проходим через эту точку, в той или иной форме её излома.
И я не учла, что у высших светлых это всё работает иначе.
…
Ужас осознания, который проступил на лице мастера Лина, сбивал с ног. По его лицу хлынули слёзы. Его сила заметалась вокруг, бешеная, неудержимая, но уже не такая безумная.
Он сделал шаг назад, пошатываясь.
Я почувствовала, как по нашим установившимся давно каналам в меня сильным потоком стали вливать энергию, в том числе жизненную. И не то чтобы это было невкусно, но…
— Ты что делаешь?
Он не ответил. Сила лилась в меня, растворяясь в моей тьме, исцеляя и наполняя, не позволяя мне закрыться, отдавая мне себя, как будто…
Ну
Грёбаные светлые и их дурацкие бессмысленные жесты.
— Я не буду тебе мешать, если ты собрался сдохнуть, — сказала я сухо, — но смею напомнить: если тебе удастся задуманное, целый мир накроется крышечкой, заодно с нашим планом. У тебя там, ну знаешь, обязанности, долги, ученики? Да и мне толку с твоего самопожертвования не будет никакого. Приятно быть сытой, но ты даже больший идиот, чем выглядишь, если считаешь, что ты для меня только еда. И идиот втройне, если думаешь, что сейчас так просто отделаешься.
Наши энергии были всё ещё переплетены, потому я по мере возможности посылала по нашей связи сопутствующие эмоции и мыслеобразы, надеясь, что сработает.
Что же, бесконтрольный поток энергии, который всё это время вливался в меня, действительно прекратился.
Мы стояли в тишине посреди глубокого кратера и поваленных деревьев.
Мастер Лин, очевидно, страдал.
Мне хотелось сладенького и желательно немного поспать, но буёк там где-то плавал: у нас на повестке дня всё ещё была
Как же бесит.
Тишина между нами была густой и нервической.
— Я… мне нет оправдания, — сказал он.
Я страдальчески вздохнула, о чём тут же пожалела.
Ах да, дышать — это всё ещё, несмотря на инъекцию силы, не самая лучшая идея.
Прокашлявшись и приведя своё физическое тело в относительный порядок, я всё же переключила внимание на мастера Лина, который выглядел бледной тенью самого себя.
— Ты что, всерьёз веришь, что мне от тебя нужны какие-то оправдания? — уточнила я сухо. — Ты настолько плохого обо мне мнения?
Мастер Лин медленно моргнул. Рот его скривился в самоуничижительной усмешке.
— Я… в конечном итоге, он оказался прав, так ведь? — сказал он равнодушным, горьким тоном. — В конечном итоге я — всего лишь жалкая подделка.
Ох твоей же паучьей матери.