И один в поле воин

– Похвально, очень похвально! Надо все деньги из немецкого банка перевести в Швейцарский. Это первое. И вклад перевести в доллары. Так безопаснее.

– Это надо сделать сейчас?

– Нет, немного погодя. Надо подождать, пока кончится траур, и вообще сделать так, чтобы это не бросалось в глаза. Дальше. Свои сбережения я перешлю тебе, а ты положишь их на свой счёт. Мне сейчас неудобно переводить деньги на иностранный банк.

– Понятно!

– В приданое Лоре я даю хлебный завод. Второй, к сожалению, разбомбили. Даю также ферму. Всё это поручи кому-либо ликвидировать, а деньги тоже положи в Швейцарский банк.

– Будет сделано!

– Но и в этом случае нам надо себя застраховать от всяческих неожиданностей, например, инфляции… Война может обесценить доллары, и мы тогда много потеряем. Недвижимое имущество в таких случаях лучшая гарантия для помещения капитала. Итак, нужно, чтобы ты купил в Швейцарии солидное предприятие, в крайнем случае гостиницу или хороший прибыльный дом. Я найду удобный случай, чтобы поехать и присмотреть. Но сам ничего не решай, не посоветовавшись со мной. У тебя нет никакого опыта в этих делах, и тебя могут надуть.

– Слушаю, отец!

– Нужно, чтобы наша семья могла спокойно жить после войны. О дальнейшем не думай, со мной не пропадёшь. Такой разведчик, как Бертгольд, не останется без работы. Не он будет искать новых хозяев, а они его. Не ему будут ставить условия, а он будет диктовать свои. Да, я люблю фатерланд! Но если дела для нас, немцев, обернутся плохо и мне вместо марок придётся получать доллары, я буду брать их и работать так же преданно, как теперь. Деньги не пахнут! Кто это сказал, Генрих?

– Не помню! – Генрих думал совсем о другом. Он хорошо знал, что представляет собой Бертгольд и ему подобные, но всё же он не допускал, что можно дойти до такого цинизма.

– Ты согласен с моим планом, Генрих?

– Вполне.

А тем временем на втором этаже, отведённом для Лорхен и Генриха, невеста билась в истерике.

Прошлую ночь Лора не спала. Поднялась температура, страшно болели обожжённые места, сердце разрывалось от горя, что она не может видеть жениха. Когда утреннюю тишину вспугнул громкий звонок, сообщивший о приезде Генриха, девушка расплакалась и с тех пор рыдала не переставая. Пока Генрих умывался и переодевался с дороги, отец и мать утешали дочь. Но все их старания были тщетны. К счастью, горничная догадалась услужливо подать фрейлейн зеркало. Лора взглянула на своё отражение и ужаснулась; лицо покраснело, глаза опухли, нос, сизый от слёз и постоянного употребления носового платка, казалось, стал ещё шире. Девушка швырнула зеркало на пол и разрыдалась ещё сильнее: ведь все знают, что разбитое зеркало предвещает несчастье!

Пока Бертгольд разговаривал с Генрихом, фрау Эльза вызвала на виллу лучшего в городе косметолога. Он клал на лицо Лоры какие-то примочки, натирал его кремом, делал массаж, пудрил. И Лора терпела, покорно терпела всё, только бы увидеться со своим женихом.

Когда после завтрака отец и мать зашли к дочери, они поняли – косметолог не зря получил свои деньги, но всё же и в таком виде Лору нельзя показывать жениху.

За обедом Бертгольд снова вынужден был сказать, Генриху о плохом самочувствии Лоры. И фрау Эльза и сам Бертгольд были очень этим угнетены, разговор за столом не клеился. Он оживился лишь к концу обеда, когда Генрих рассказал о фотографиях, присланных Бертиной. Фрау Эльза заметила, что Бертина всегда была бесстыдницей, интриганкой, и что она запретила Лорхен поддерживать знакомство с кузиной. Такое знакомство может лишь скомпрометировать. Бертгольд же высказался по адресу Бертины настолько грязно и цинично, что его бедной Эльзе пришлось заткнуть уши.

После обеда, когда будущие тесть и зять вошли в кабинет, чтобы выпить кофе с ликёром и выкурить по сигаре, Бертгольд вернулся к разговору о своей родственнице и взял с Генриха слово держаться от неё подальше и не переписываться. Ведь Гольдринг теперь ответствен не только за свою честь, но и за честь и спокойствие Лорхен.

Свидание жениха и невесты состоялось лишь поздно вечером. Мобилизовав все свои способности, фрау Эльза так поставила ночник и настольную лампу с тёмным абажуром, что лицо Лоры, которая лежала животом вниз, на горе подушек, оставалось в тени.

Генрих едва сдержал смех, увидев позу своей невесты. Он высказал сочувствие больной, посетовал на судьбу, лишившую его, после долгой разлуки, возможности обнять Лорхен. А в душе был рад – может быть, удастся ещё раз отсрочить обручение.

Но Бертгольд словно подслушал его мысли.

– Ну, а кольцами вы обменяетесь завтра вечером, к тому времени Лоре, наверное, станет лучше. Согласен?

«Хоть бы для проформы выслушали моё предложение руки и сердца!» – подумал Генрих, но должен был сказать:

– Конечно!