И он ее поцеловал

Она не ответила. Она стояла в его объятиях, словно кукла, не отбиваясь, но и не реагируя. Внутри у Гарри что-то сломалось, и он почувствовал, как распадается на части. Он еще крепче прижался к ней губами, охваченный страстью, гневом и разочарованием.

По его пальцам скатилась слеза. Обжигающая, словно кислота.

– Боже! – Он оттолкнул Эмму, в душе разгоралась ярость. Несколько недель он прыгал вокруг нее, как скулящий юнец, и ради чего? Чтобы почувствовать себя нищим с протянутой рукой или скотиной? Надо избавиться от нее. Сейчас же. Раз и навсегда.

Он пробежал пальцами по волосам, поправил одежду и попытался заговорить спокойно, хотя, самому хотелось сломать что-нибудь.

– Я больше никогда не прикоснусь к вам, – сказал он, подходя к дивану, на котором лежал его сюртук. – Никогда. Я снова возведу между нами стену пристойности, и мы будем безучастными, равнодушными коллегами.

Какая насмешка все эти пустые слова! Он сделал глубокий вдох.

– Подумав, я решил, что нам лучше вообще не встречаться лично по поводу вашей работы. Вернемся к письменным обсуждениям через курьеров.

Он развернулся и направился к выходу.

– В этом случае вы сохраните свою невинность, – выпалил он напоследок, – а я – свой рассудок.

Он рывком распахнул дверь, не удивившись тому, что застал по ту сторону миссис Моррис. Хозяйка дома покраснела и выпрямилась. Гарри отвесил поклон и без лишних слов прошел мимо, удивляясь, почему Эмма так переживает по поводу того, что подумает женщина, которая подслушивает частные разговоры и подглядывает в замочную скважину. Да он вообще многого в Эмме не понимает!

Он вышел на улицу и так: хлопнул входной дверью, что стекла в окнах задрожали. Благородные женщины – как чирей на заднице.

Глава 17

Быть все время хорошей – плохой выбор.

Мисс Эммалайн Дав, 1893 г.

Начинался дождик. Эмма сидела за столом и смотрела, как раскачиваются на ветру длинные шторы французского окна, выходящего на пожарную лестницу. Она не знала, давно ли ушел Гарри, но ей казалось, что с того момента прошла целая жизнь. Ее жизнь. Пока куранты отсчитывали минуты и отбивали часы, воспоминания одно за другим проносились в ее мозгу.

Белые платья в грязных пятнах и умоляющий голос мамы, извиняющейся перед отцом за то, что лучший воскресный наряд Эммы снова запачкался.

Беззвучное шевеление губами в церкви, только бы не запеть во весь голос и не оскорбить слух Всевышнего.

Стрижка волос… запах сгоревшей книги… отец на другом конце обеденного стола и месяц ледяного молчания. Она дотронулась до шрама на щеке и почувствовала, как у нее сжимается горло и перехватывает дыхание. Усилием воли она изгнала отца из своих мыслей и стала думать о тете. Сразу полегчало. Дыхание восстановилось. Тетушка была способна на привязанность. Не проходило дня, чтобы тетушка не поговорила с ней. Тетушка любила ее, в этом Эмма нисколько не сомневалась.

Но были и воспоминания о прямой спине, напоминания о том, что нужно носить перчатки, и не бегать, и не показывать эмоций, и всегда быть милой. Вальсы в одном шаге от партнера. Вилки для десерта лежат сверху от тарелки. Носовые платки никогда не крахмалят. Всеми джентльменами владеет животная страсть. Люди не целуются, если они не женаты и не помолвлены.

В памяти всплыли слова Гарри, они больно ранили, потому что были правдой. «Вы не миссис Бартлби. Ваша тетя Лидия. А где же Эмма? Что с ней сталось? Что сталось с той маленькой девочкой, которая обожала валяться в грязи и петь невпопад?»

Она знала, что с ней случилось. За любовь и одобрение она заплатила высокую цену – утратила себя, частичку за частичкой, долгие годы от нее отрывали по крохотному, незаметному кусочку, пока она не превратилась в полузасохшую, полузадушенную и живую только наполовину.

А потом Гарри поцеловал ее, и все изменилось. В тот миг она проснулась, словно очнулась от долгой зимней спячки. Испуганная, да, но воскресшая и живая – каждой клеточкой своего тела, каждым вздохом души. А сегодня вечером она отреклась от всего этого и вновь потянулась к душной, но безопасной раковине, знакомой и одобренной свыше.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, думая о тех поцелуях в конторе и об умопомрачительных вещах, которые мечтала проделать. Даже мысли об этом заставляли ее тело пылать от стыда и возбуждения.

«Отведите меня наверх».

Она бы так и поступила, Господь храни ее, и вся ее добропорядочность растаяла бы под жаром чувственных, неприличных обещаний, если бы она не знала, что хозяйка толчется за дверью в отчаянной надежде услышать о предложении руки и сердца для дорогой племянницы Лидии. Эмме вдруг захотелось рассмеяться. Только представьте себе ошеломление миссис Моррис, которой открылась правда – виконт делает Эмме предложение совсем другого рода, а дорогая племянница Лидии на деле оказалась чувственной, сладострастной гедонисткой, наслаждающейся каждым его словом. Пусть даже слова эти были жестокими и резкими.