И они построили волшебный дом. Повести, рассказы, сказки

Люлли не заставил себя просить дважды. Песен он знал множество. Можно прямо сказать, что голова и сердце у него были битком набиты песнями. И он запел их одну за другой. Он мог петь до позднего вечера, а то и всю ночь напролёт. Вот до чего Джованни любил свои песни и свою гитару!

Герцог, который понимал толк в музыке, уже не себе под нос, а довольно громко произнёс:

— Гм… Его песни могут понравиться парижанам. А мои музыканты многому могли бы обучить этого сорванца…

— Кланяйся, кланяйся, дуралей, — между тем на ухо Люлли шептал слуга. — Кланяйся ниже.

Но Люлли было не до поклонов. Он глаз не сводил с лица герцога, а душа его была полна смутных надежд.

— Уж не думаешь ли ты, маленький плут, — посмеиваясь проворчал герцог, — что я намереваюсь взять тебя в Париж?

Люлли ничего не ответил, только молча потупился.

А герцог продолжал, откинувшись на яркие атласные подушки:

— Тем не менее это так. Только устраивайся где хочешь. Думается, что на запятках кареты ты доберёшься превосходно, а?

Так, одним прекрасным днём из Флоренции в Париж отправился итальянский мальчуган Джованни-Баттиста Люлли.

Что и говорить, не так-то легко ехать на запятках кареты. Да ещё много-много дней подряд. Но он был на редкость стойким и выносливым, этот мальчуган. Он никогда не жаловался. Наоборот: всякий раз, когда герцог останавливался в какой-нибудь таверне передохнуть и закусить, Люлли пел ему песни, подыгрывая себе на гитаре. И всякий раз вокруг собиралась толпа.

Наконец они приехали.

«Ого, вот это хижина! — подумал Люлли, с удивлением разглядывая великолепный замок, освещенный огнями. — Одних окошек больше, чем звёзд на небе, о другом я уже и не говорю…»

Но в ту самую минуту, когда карета остановилась у крыльца, управляющий доложил герцогу, что его любимый пёс тяжко захворал. Ах, как расстроился герцог. Он так расстроился, что тут же напрочь забыл и о Люлли и о его песнях.

До поздней ночи мальчик простоял у крыльца, надеясь, что о нём кто-нибудь вспомнит.

Куда там! У каждого свои дела, свои заботы, до него ли тут?..

Лишь на рассвете его заметил главный повар.

— Эге-ге-ге, — пробормотал он, разглядывая мальчика, спящего на траве возле крыльца. — А мне как раз нужен ещё один поварёнок. Не подойдёт ли этот?

И, растолкав Люлли, он приказал ему идти на кухню.

Вот и получилось — вместо музыкантов учителями Люлли стали повара. А вместо игры на гитаре он день-деньской стал ощипывать перепёлок и фазанов, и вместо звуков музыки он день-деньской слушал, как в медных кастрюлях кипят соусы и как на вертелах, шипя, жарятся туши диких кабанов и оленей.

Но всё равно песни поварёнка Люлли звучали с утра до вечера под низкими сводами кухни. Петь ему не возбранялось.

— Пусть себе горланит, — говорил главный повар, — лишь бы руки исправно делали своё дело!

Так прошёл год, а может, и два. И никогда Франция не гордилась бы своим композитором Жаном-Баттистом Люлли, если бы не один случай…

А случилось вот что. Однажды к герцогу Гизу пожаловал сам король Франции по имени Людовик. Хотя в то время королю было не более восьми лет от роду, но королей всегда встречают по-королевски.

В тот день, ещё затемно, в кухне началась великая кутерьма: в честь маленького короля Франции и его свиты готовился королевский ужин. Не меньше десяти поваров возились около больших и маленьких медных кастрюль, орудуя ложками и поварёшками. Не меньше двух десятков поварят ощипывали птицу. В очагах ярко пылал огонь. А среди груды фазанов, куропаток и перепелов, весь облепленный пухом и перьями, сидел и наш Джованни.

По кухне расхаживал главный повар. Он всех поторапливал, на всех покрикивал:

— Живей, живей, бездельники! У нас должен быть такой ужин, чтобы все повара Франции позеленели от зависти. Мы должны зажарить четырёх диких кабанов и трёх оленей. Мы должны приготовить пятнадцать паштетов! Мы должны… А ну-ка, схожу узнаю, к которому часу готовится пир?

Чуть только главный повар переступил порог кухни, как все двадцать поварят и все десять поваров кинулись к Люлли:

— Бросай скорей своих цыплят, Люлли!

— Джованни, вот твоя гитара!

— Залезай на бочку, Баттиста!..

— Тарантеллу давай, Люлли, тарантеллу!

— Нет, лучше сыграй нам гавот, Люлли! Тот самый, который ты недавно придумал…

— Гавот, гавот, гавот! — в один голос закричали все двадцать поварят.

Откуда ни возьмись, в руках у Люлли — гитара, а сам он — на огромной бочке. То-то пошло веселье под низкими сводами кухни!

Всё было забыто — и перепёлки, и фазаны, и даже огромный торт, который украшался розовым кремом и зелёными цукатами. Песня сменялась песней. И вскоре все двадцать поварят и все десять поваров пустились в пляску.

В самый разгар веселья главный повар вернулся в кухню и заорал.

— Ах вы, лентяи, бездельники, лоботрясы! Так-то вы готовитесь к встрече короля Франции! А всё ты, негодный мальчишка! Ты и твоя гитара…

Тут он выхватил гитару из рук Люлли и одним махом запустил в огонь.

Охваченная пламенем, гитара сгорела в одно мгновение. От неё осталась горстка пепла — вот и всё.