И.П.Павлов PRO ET CONTRA

Иван Петрович общался с учениками (во всяком случае, с большинством) главным образом в лаборатории. Павлов содей ствовал устройству учеников на работу, одобрял их выход на са мостоятельную арену, отвечал на письма, но в чисто личные дела большинства учеников обычно не входил. В те годы, о которых здесь говорится, и А. А. Ухтомский, и Л. А. Орбели, и К. М. Бы ков, и А. Д. Сперанский были в этом отношении ближе к сотруд никам, чем Иван Петрович; оговариваюсь, впрочем, что я никог да не видел Павлова на отдыхе и лишь раз недолго был у него дома. В то же время единство коллектива, устремленного на разработку одного поля исследования, и постоянное участие гла вы школы в повседневных делах лаборатории (там, где исследо вание шло по темам, данным Павловым) чувствовалось как ни в одном из коллективов, оставшихся после Павлова. Посредников между Павловым и учениками не существовало. Поэтому общение по поводу каждой частности текущей работы было у Ивана Петровича со всеми учениками постоянным. А все лежащее вне неотступной думы Павлова о его деле и его ответственности за это дело в известной мере както само собой отстранялось.

С начала 20х гг. объединение павловского коллектива до стигалось и благодаря широко известным «средам», которые Иван Петрович начал проводить для того, чтобы каждый работ ник знал, что делается другими. Я помню эти «среды» в их на чальный период, проходившие сперва в Военномедицинской академии, а с 1925 г. — в кабинете Н. А. Подкопаева в Институ те Академии наук (ныне им. И. П. Павлова). На них постоянно присутствовало лишь 8—10 сотрудников, работавших в этом Институте, иногда бывали, с разрешения Н. А. Подкопаева, и «посторонние». Иван Петрович приходил ровно в 10 час. утра, и начиналось собеседование. Либо Павлов рассказывал о том, что сделано нового в лаборатории Института экспериментальной медицины, либо он обращался по очереди к каждому из работ ников Института Академии наук с вопросом: «Что нового у вас?», и уже по ходу разговора об отдельных опытах говорил о сделан ном в другой его лаборатории. Тут же Павлов нередко намечал новые варианты опытов, говорил, когда будет присутствовать на опыте, спрашивал о его деталях, сопоставлял одни данные с другими. Никто специально не «просил слова», не было ничего, 510 Г. П. КОНРАДИ похожего на «заседание» с председателем, докладчиком, прени ями, т.е. того, во что превратились попытки продолжать «сре ды» при преемниках Павлова. Секрет павловских «сред» ныне утерян, застенографированные «среды» позднейших лет (1930— 1935) не дают нам полного представления о той живой беседе, какой были «среды», какими они мне запомнились в 1925— 1930 гг.

В эти годы Павлову было 75—80 лет. Здоровье его, бесспор но, было очень крепким. Во всем его облике сказывалась та со бранность и умение управлять собой, которые характеризовали и всю павловскую работу. Расхлябанность в поведении была ему, вероятно, так же отвратительна, как и расхлябанность мысли. У Павлова я никогда не видел признаков усталости и рассеянно сти и слышал разговоры о здоровье только с позиции наблюда теля и экспериментатора. А память Ивана Петровича (хотя он иногда говорил, что она «ухудшилась») была такова, что однаж ды он точно назвал цифры на два первых условных раздражите ля в моем опыте недельной давности и выбранил меня за то, что я не помнил, сколько выделилось слюны на третье раздражение (выбранил, впрочем, не очень; мне кажется, что он был даже немного доволен наглядным превосходством своей памяти над памятью тогда еще двадцатилетнего сотрудника). При этом цеп кая память Павлова удерживала детали давно виденных фактов и откладывала эти факты «в запас». Он умел одновременно ви деть «и лес и деревья» и, замечая все детали явления, умел в этих деталях не теряться. Все нужное извлекалось Павловым из фон дов его памяти, когда перед ним возникало явление, с которым полезно было сопоставить давно увиденное.

И. П. Павлов раскрыл самого себя в своих высказываниях, известных как его письмо молодежи. Он говорил в нем о страс тности в исканиях. Его знавшим запомнилась полная отданность Павлова своему делу. Едва ли, однако, правильно смешивать страстность Павлова в научных исканиях с теми реакциями нетерпения и вспышками кратковременного гнева, о которых нередко говорят, вспоминая Павлова. Такие вспышки бывали, даже нередко. Каждая погрешность в опытах сотрудников дей ствительно сильно сердила его. Мне пришлось это испытать на себе, когда я однажды забыл насыпать в кормушку сухарный порошок для очередного подкрепления. Выскочивший из каме ры Иван Петрович сказал, что надо думать о том, что делаешь, что я не умею работать, что «вы ворон считаете» и т.д.

Лица, слышавшие лекции Павлова, помнят подчас не слиш ком ласковые ремарки в адрес ассистентов при малейшей неуда О Павлове 511 че в ходе опыта, совершенно независимо от того, чем эта неуда ча вызывалась (когда както лопнула пробирка, нагреваемая на спиртовке самим Иваном Петровичем, виноват, например, ока зался ассистент, давший «плохую пробирку»). Такое бывало.