И пели птицы...

Снова появился официант, поставивший перед Элизабет тарелку со стейком и горой жареной картошки. Она съела, сколько смогла, намазывая мясо горчицей и глядя, как его сок подтекает под картошку, окрашивая ее с краешка в красный цвет. Когда Элизабет ела в одиночестве, ей нравилось отмечать мелкие детали такого рода, — находясь в компании, она просто жевала бы мясо, глотала его и разговаривала.

Еда и вино вселили в нее ощущение покоя. Она откинулась на спинку красного пластмассового кресла, увидела, как двое самых тощих и самых долговязых молодых людей поглядывают на нее от стойки бара, и поспешила уставиться в книгу, — на случай, если они истолкуют ее праздное одиночество как приглашение.

Решимость ее окрепла. Какая разница? А вот очень большая. Большая, потому что здесь, в этом городе, на этой площади когда-то побывал ее дед, ее плоть и кровь.

4

Назавтра она поехала в Бапом, а из него к Альберу, городу, окруженному, по словам Боба, множеством исторических мест. Кроме того, в нем, согласно книге, имелся маленький музей.

Дорога от Бапома шла идеально прямая. Элизабет откинулась на спинку сиденья и, оставив на нижней части руля лишь левую руку, позволила машине ехать самостоятельно. Она хорошо выспалась в «серале», а крепкий кофе и ледяная минеральная вода в отеле наделили ее чувством странного благополучия.

Через десять минут на обочине дороги начали появляться коричневые таблички, затем показалось кладбище, обнесенное, как все городские погосты, стеной, только эта побурела от выхлопов огромных контейнеровозов. Таблички появлялись все чаще и чаще, хотя до Альбера оставалось еще километров десять. Справа от шоссе показалась странная некрасивая арка, стоявшая среди рощ и полей. Поначалу Элизабет сочла ее частью завода по переработке сахарной свеклы, но затем сообразила, что арка слишком велика: сложенная не то из кирпича, не то из камня, она имела размеры поистине монументальные. Как будто Пантеон или парижскую Триумфальную арку взяли да и воткнули в поле.

Заинтригованная, Элизабет свернула с ведущего к Альберу шоссе на дорогу поуже, бегущую среди полого поднимавшихся полей. Странную арку она теперь видела под углом, как предположительно и было задумано ее создателями. Вскоре показалась горстка домов, слишком немногочисленных и разбросанных, чтобы ее можно было назвать деревней или хотя бы хутором. Элизабет вышла из машины и направилась к арке.

Перед ней расстилалась подстриженная лужайка в строгом английском стиле, с гравийной дорожкой посередине. С близкого расстояния стал понятен масштаб арки: подпираемая четырьмя колоннами, она царила над открытым ландшафтом. Размер ее словно подчеркивался брутальной современной архитектурой — несомненно мемориальная, арка напомнила Элизабет здания, которые Альберт Шпеер возводил для Третьего рейха.

Она поднялась по ведущим к арке ступеням. Обширное пространство между колоннами подметал мужчина в синей куртке.

Приближаясь к арке, Элизабет вдруг поняла, что та покрыта надписями. Она подошла совсем близко, вгляделась. Арку покрывали имена. На всей ее поверхности были высечены в камне имена англичан, они начинались примерно от уровня колен Элизабет и уходили до самого верха огромной арки; они теснились на каждой колонне, окружая ее, занимая ярды, сотни ярдов.

Элизабет прошла под сводом арки, мимо мужчины с метлой, и увидела то же самое с другой стороны — на поверхности всех колонн были вырезаны имена.

— Кто это?.. Эти?..

Она указала на имена.

— Эти? — не без удивления переспросил подметальщик. — Пропавшие.

— Погибшие?

— Нет. Пропавшие без вести, те, которых не смогли найти. Другие — они по кладбищам лежат.

— А этих просто… не нашли?

Она посмотрела на свод над головой, потом в страхе обвела глазами бесконечные надписи, словно сноски к тексту, начертанному на небесах.

А когда к ней вернулся дар речи, спросила:

— За всю войну?

Метельщик покачал головой:

— Только в наших полях.

И широко повел вокруг рукой.

Элизабет отошла, присела на ступеньку с другой стороны монумента. Перед ней простиралось подобие регулярного парка с рядами белых надгробий, у основания каждого было посажено какое-нибудь растение или цветок, каждое было чистым и казалось прекрасным в мягком солнечном свете зимы.

— Мне же никто об этом не говорил. — Она прошлась пальцами с красными ногтями по своим густым темным волосам. — О господи, никто никогда мне об этом не говорил.

5

Битый час проколесив по Брюсселю, Элизабет поняла, что дом Роберта ей самостоятельно не отыскать. Один-единственный раз она почти смогла подобраться к улице, на которой он жил, однако движение в том месте было одностороннее и вело в обратном направлении. В конце концов она бросила машину возле какой-то стройки и поймала такси.