И пели птицы…

Элизабет поправила, глядя в зеркало, волосы. Замшевая юбка, кожаные сапоги и черный кашемировый свитер. Она убрала пряди волос за уши, повернула голову, чтобы надеть темно-красные серьги, и слегка подкрасила ресницы. Бледность кожи делала лицо Элизабет менее галльским, чем хотелось Линдси, но его черты были достаточно выразительными – избыток косметики сделал бы его утрированным. Так или иначе, стояло утро понедельника, пора было отправляться на станцию «Ланкастер-Гейт». Рот у нее горел: услышав по радио, что уже половина девятого, Элизабет второпях глотнула слишком горячего кофе.

Поезд Центральной линии вошел в туннель, как пуля в ствол винтовки. Когда он по необъяснимому обыкновению встал между «Марбл-Арч» и «Бонд-стрит», Элизабет всего в дюйме от оболочки вагона увидела трубы и кабели. Это была самая глубокая и душная линия Лондона, прорытая потными проходчиками, получавшими повременную оплату обычных землекопов. Снова с загадочной плавностью тронувшись с места, поезд достиг станции «Бонд-стрит», на платформе которой успело скопиться изрядное число нетерпеливых пассажиров. Элизабет поднялась на Оксфорд-стрит и торопливо направилась на север, прорезая толпу лениво продвигавшихся по трое в ряд пешеходов, ни один из которых не смотрел вперед, а затем повернула налево, за магазины.

Раз в неделю, если не чаще, Элизабет навещала Эрика и Ирен, главных модельеров компании. Когда ее создали пять лет назад, оба отказались покинуть свое старое ателье и даже табличку на двери не сменили.

Поскольку она все равно уже опоздала, можно было заглянуть в здешнее итальянское кафе. Она попросила три кофе навынос; хозяин заведения, толстый седоватый Лукка, оторвал от коробки с батончиками «Марс» крышку, поставил на нее пластиковые стаканчики, и Элизабет выступила в опасный путь протяженностью в несколько ярдов, ведущий к двери, рядом с которой была вмонтирована в кирпичную стену медная табличка: «Блум, Томпсон, Карман. Оптовые продажи, ткани, индивидуальный пошив».

– Простите, что опоздала, – крикнула она, выйдя из лифта на третьем этаже и направившись к открытой двери ателье.

Опустив импровизированный поднос на стол в той части ателье, которая в насмешку именовалась приемной, она вернулась к лифту, чтобы закрыть его складные двери.

– Эрик, я тебе кофе принесла.

– Спасибо.

Эрик вышел из внутренней комнаты. Это был разменявший восьмой десяток мужчина – растрепанные седые волосы, очки в золотой оправе. На локтях его кардигана красовались дыры такие огромные, что они лишали всякого смысла само слово «рукава». Изо рта Эрика вечно торчала сигарета «Эмбасси», а мешки под глазами сообщали лицу выражение хронической усталости, которой не позволяли выплеснуться наружу лишь нервные пальцы, то вращавшие наборный диск телефона, а затем нетерпеливо постукивавшие по чему попало, пока диск медленно и скрипуче полз назад, то стремительно отрезавшие золочеными ножницами кусок от свернутой в рулон ткани.

– Поезд застрял в туннеле, все как всегда, – сказала Элизабет.

Она присела на край стола, сдвинув бедром журналы, альбомы выкроек, счета и каталоги. Юбка ее задралась выше обтянутых черными шерстяными колготками колен. Элизабет осторожно отпила из пластикового стаканчика. На вкус кофе отдавал желудями, землей и дымом.

Эрик окинул Элизабет печальным взглядом; глаза старика прошлись от ее темных густых волос по телу бедрам, торчавшему из-под юбки колену и каштанового цвета кожаному сапогу остановившись на его носке.

– Видела б ты себя. Какая жена могла бы получиться для моего сына!

– Пей кофе, Эрик. Ирен уже здесь?

– Конечно, конечно. С восьми тридцати. Я же тебе говорил, в двенадцать придет важный покупатель.

– Потому ты и облачился в костюм с Сэвил-Роу?

– Не приставай ко мне, женщина.

– Ты бы хоть причесался, что ли, да кардиган снял.

Она улыбнулась ему и перешла в мастерскую, к Ирен.

– Только не говори этого, – потребовала прямо от двери Элизабет.

– Чего? – спросила Ирен, отрывая взгляд от швейной машинки.

– «Опять тебя нелегкая принесла».

– Я и не собиралась, – сказала Ирен. – Мне трепаться некогда, дел по горло.

– Вот тебе кофе. Как прошли выходные?

– Недурно, – ответила Ирен. – Правда, в субботнюю ночь моему Бобу стало худо. Несварение, как потом выяснилось. А он решил – аппендицит. Шуму было! А как твой Боб?

– Мой? Не позвонил. Письмо прислал, но это не то же самое, верно?

– Мне можешь не рассказывать. Мой Боб берется за перо только ради того, чтобы заполнить купон футбольного тотализатора.

– А я думала, он у тебя знаток археологии.

Ирен приподняла бровь:

– Не воспринимай все так буквально, Элизабет.