– Понятно, – сказал Боб, пошелестев страницами книжки, точно подсчитывающий купюры банковский клерк. Элизабет испугалась, что высохшая старая бумага не выдержит такого обращения. – А писал он помногу, верно? У вас есть другие такие книжки?
– Нет, сохранилась только эта.
– Думаю, нам лучше перейти в мой кабинет. Мы ненадолго, Ирен, скоро вернемся. – Он проворно встал, поманил Элизабет, и та последовала за ним по темному коридору вглубь дома, в комнату, выходившую окнами в сад, уже покинутый предвечерним солнцем, оставившим после себя лишь темные силуэты тачки и залитого костра у деревянной ограды.
– Я принесла назад ваши книги, – сказала Элизабет.
– Спасибо. Положите их вот здесь, с краешку. Как покончим с вашей книжицей, я расставлю их по местам.
Перелистывая взад и вперед сухие страницы, Боб причмокивал губами и издавал одобрительное гудение.
– Есть у меня идейка, – бормотал он. – Идейка у меня есть…
Он подошел к одной из полок, заполнявших кабинет от пола до потолка, снял с нее том. Расставлены книги были в алфавитном порядке, на корешках некоторых виднелись кусочки перфорированной маркировочной ленты, извещавшие о том, что следующий ряд книг посвящен уже новому предмету. Боб опустился в глубокое кожаное кресло; Элизабет присела по его приглашению на стоявший возле письменного стола деревянный стул.
– …хотя, с другой стороны, кое-чего я не понимаю. – Боб опустил записную книжку себе на колени, поднял очки на лоб, потер глаза. – Вам действительно необходимо выяснить, что все это значит?
Элизабет грустно улыбнулась, покачала головой.
– Не знаю, честное слово, не знаю. На самом деле это всего лишь причуда, неопределенная мысль о том, что записи могут многое для меня прояснить. Однако есть ли в них что-то интересное, я сказать не могу. Не исключено, что они сводятся к спискам покупок или каких-нибудь дел, которые он собирался переделать.
– Не исключено, – согласился Боб. – Знаете, вы могли бы показать эту книжку специалисту. Отнести в музей или в университет, где есть человек, который специализируется на такого рода вещах.
– Мне не хотелось бы беспокоить людей – вдруг записи совсем пустяковые. Вы сами не могли бы в них разобраться?
– Может быть. Тут все зависит от того, в какой мере код, которым пользовался ваш дед, был его личным кодом. Вот, допустим, вы ведете дневник и называете в нем Ирен, ну, скажем, «королевой Бесс». Кто-то может, конечно, расшифровать слова «королева Бесс», однако нового-то он все равно ничего не узнает, так?
– Полагаю, что так. Мне не хочется, чтобы вы тратили на это слишком много времени, Боб. Может быть, просто…
– Нет-нет, мне уже стало интересно. Я бы с удовольствием поработал с вашей книжкой. Одно могу сказать сразу: использованный здесь алфавит не соответствует языку, на котором велись записи. Алфавит греческий, а слова – нет. Думаю, язык может оказаться смешанным, да еще и содержащим некоторое количество обозначений, придуманных вашим дедом.
– То есть не исключено, что основной язык – не английский?
– Именно. Когда расшифровывали «линейное письмо Б», несколько лет ушло впустую, поскольку предполагалось, что в нем закодированы греческие слова, а их там не было. Во всяком случае, слов аттического диалекта. Как только это прояснилось, все встало по местам. Но этот код, могу вас уверить, навряд ли сложнее «линейного Б».
Элизабет улыбнулась.
– Откуда у вас такие познания об этих вещах?
– Надо же было заниматься чем-то, что позволило бы мне угнаться за Ирен. Когда дела у нее шли хорошо, все деньги в дом приносила она. А я просто работал – на службе и дома. Изучал кое-что на досуге. Поразительно, как много можно узнать, просто потратив время на чтение. Знаете что? Если я не разберусь в вашей книжечке за две недели, вам придется обратиться к кому-то другому.
– Но вы уверены, что вам хочется заниматься этим?
– Уверен. Я получу от этого наслаждение. Я люблю сложные задачи.
6
Позвонил Стюарт, с которым она познакомилась у Линдси. Элизабет его звонок удивил, однако недовольства не вызвал. Стюарт пригласил ее поужинать с ним, и она приглашение приняла. Встречаясь с другими мужчинами, она всегда чувствовала себя немного виноватой. И никакие доводы рассудка касательно «неверности» Роберта это чувство не отгоняли, как и оно никогда не мешало ей ходить на свидания.
Они отправились в китайский ресторан – по настоятельным уверениям Стюарта, самый аутентичный в Англии. Он проработал год в Гонконге и немного освоил китайский язык. В ресторане Стюарт заказал с полдюжины блюд и произнес несколько слов на мандаринском наречии – официант изобразил полное понимание. Элизабет с интересом слушала пояснения, которыми Стюарт сопровождал каждое блюдо. Ей они показались такими же клейкими, как те, что продают навынос в забегаловках Паддингтонского вокзала, однако Стюарт твердо стоял на своем: