И пели птицы…

Говорила Жанна осмотрительно, со сдержанностью, сглаживаемой, впрочем, юмором, отсвет которого мерцал в ее глазах, и внезапными движениями тонких длинных пальцев.

Стивен по-прежнему испытывал в ее присутствии умиротворенность. Он обнаружил, что счастлив слушать ее, и, когда она задавала ему вопросы, отвечал на них тактично, даже если приходилось говорить о войне.

Однако время шло, и возвращение на передовую начинало казаться ему все более страшным. Впервые с того дня, когда его, мальчика, вырвали из родных полей и отправили на жительство в приют, он испугался расставания сильнее, чем чего бы то ни было, ибо оно означало заброшенность и одиночество. О возвращении в траншеи ему и думать не хотелось. И в конце концов он утратил способность поддерживать разговор.

– Вы думаете о том, как вернетесь туда, правда? – сказала Жанна. – Вы перестали отвечать на мои вопросы.

Стивен кивнул.

– Но это же не навсегда. Мы ждем, когда прибудут танки и американцы, так говорит генерал Петен. Надо потерпеть. Думайте лучше о следующем отпуске.

– Я смогу снова приехать к вам?

– Да, если захотите. Просто считайте дни и недели. И берегите себя. При вашей новой должности участвовать в боях вам почти не придется. Будьте осторожны.

– Наверное, вы правы, – ответил Стивен и вздохнул. – Но я уже так давно здесь, так давно. И думаю о солдатах, вместе с которыми воевал, о…

– Так перестаньте думать о них, о погибших. Вы делали для них все, что могли, и ничего больше сделать не можете. Когда все закончится, тогда и будете их вспоминать. А сейчас вам следует думать о том, как дожить до этого. Еще один павший тем, кто погиб, ничем не поможет.

– Я не могу перестать, Жанна. Не могу. Я очень устал.

Жанна смотрела в его умоляющее лицо. Стивен был на грани слез.

– Я отдал все, – сказал он. – Не заставляйте меня продолжать. И, прошу вас, разрешите мне остаться здесь.

На лицо Жанны снова вернулась улыбка.

– Разве это речи мужчины, который водил своих солдат на Анкр? Несколько недель вдали от передовой, вдали от опасностей. Вам это по силам.

– Не в опасностях дело. В усилиях. Мне сейчас непереносимо даже думать о них.

– Я понимаю. – Жанна накрыла его ладонь своей. – Понимаю. Но вы должны найти в себе силы. Я постелила вам, потому что предполагала, что вы, возможно, захотите остаться. Утром я вас разбужу. Пойдемте.

Стивен неохотно последовал за ней к двери. Он знал, что завтра ему придется вернуться на фронт.

11

Штурм Мессинского хребта планировался долго и дотошно. Ветеранам прошлого июля не хотелось тратить доверенные им человеческие жизни впустую.

– У меня для вас хорошие новости, – сказал Грей, когда Стивен явился к нему доложить о своем возвращении. – До вступления в новую должность вы еще успеете организовать большой рейд во вражеские траншеи. Это часть новой осмотрительной тактики, требующей досконального изучения врага. Разведка боем.

Губы Грея подрагивали в улыбке, которую он пытался, безуспешно, впрочем, скрыть.

– Понимаю, – сказал Стивен. – И сильно изменится общая стратегия, если мы выясним, что перед нами стоит не сорок второй полк, а сорок четвертый?

– Сомневаюсь, – ответил Грей. – Однако мне приказано внести посильный вклад в производимый по всей линии фронта сбор разведданных. Вашу роту выводят на этой неделе из резерва, верно? Такой фронтовик, как вы, может этому только радоваться.

– Спасибо, сэр.

Грей рассмеялся:

– Ладно, Рейсфорд. Успокойтесь. На самом деле мне нужно, чтобы вы возглавили атаку на канал, лежащий слева от нас. Нам необходимо закрепиться на нем. Это мелкая операция. Выступите на рассвете вместе со всем батальоном. Позже, уже днем, мы получим поддержку наших друзей из Черной страны[17]. Ну что, это вас больше устроит?

– Лучше умереть так, чем при разглядывании кокард противника.

– Молодец, Рейсфорд. Держитесь! Я знаю, вы справитесь.

– А как удается держаться вам, сэр?

Грей усмехнулся:

– Шотландская кровь помогает. Мы с ней еще только начали.

Солдаты в очередной раз отправились на передовую по длинному ходу сообщения, который привел их к грязной, помеченной мешками с песком прорези в земле. Если не считать рейдов и дозоров, в атаку они не ходили вот уже девять месяцев и потому нервничали, а те, кому было приказано сколотить штурмовые лесенки, даже переругивались. Все утро в траншее скрежетали ножовки, стучали молотки и под передним бруствером выстраивались через равные промежутки готовые лесенки. У Стивена создалось впечатление, что, несмотря на все их мрачные предчувствия касательно большого наступления в Бельгии, столь дорогого, если верить слухам, сердцу фельдмаршала Хейга, солдаты почему-то думали, что самим им не придется выходить под ураганный огонь артиллерии.

Отработав смену под землей и поднявшись наверх, Джек Файрбрейс увидел приготовления к атаке, и к нему вернулись воспоминания, от которых он, как ему казалось, сумел избавиться. Джек вспомнил, как молился в то летнее утро за бойцов, вылезавших из окопов, как верил, что они вернутся живыми. Сейчас у него таких молитв не нашлось.